Книга Прощай, красавица, страница 33 – Рэймонд Чандлер

– В данном случае опасность – сущий пустяк, не правда ли?

– Ее почти не существует, – вежливо сказал он, сделал левой рукой странный жест, и это приковало к ней мое внимание. Потом медленно-медленно опустил руку на стол и уставился на нее. Затем снова поднял свои бездонные глаза и сложил руки. – Слышите…

– Чую, – сказал я. – Совсем забыл о нем.

Я посмотрел влево. На третьем белом табурете у черной стены сидел индеец. В белом халате поверх одежды. Сидел он неподвижно, закрыв глаза и чуть свесив голову, словно спал уже целый час. Грубое смуглое лицо его было в тени.

Я снова взглянул на Амтора. Он чуть заметно улыбался.

– Держу пари, у престарелых дам от этого зрелища выпадают вставные челюсти, – сказал я. – Как он зарабатывает деньги на самом деле – садится вам на колени и распевает французские песенки?

Амтор сделал раздраженный жест:

– Прошу вас перейти к сути дела.

– Вчера вечером Марриотт пригласил меня для совместной поездки, целью которой была выплата денег неким проходимцам в указанном месте. Меня оглушили. Когда я очнулся, Марриотт был мертв.

В лице Амтора ничего не изменилось. Он не завопил и не полез на стену. Но реакция для него была резкой. Он развел руки и сложил их снова по-иному. Губы его сурово сжались. После этого он сидел неподвижно, словно каменный лев у публичной библиотеки.

– Папиросы обнаружены у него, – сказал я.

Амтор бросил на меня холодный взгляд:

– Но, как я понимаю, не полицией. Потому что полиция сюда не являлась.

– Угадали.

– Сто долларов, – очень тихо произнес он, – видимо, было маловато.

– Смотря за что.

– Эти папиросы при вас?

– Одна. Только они ничего не доказывают. Как вы сами сказали, ваши карточки могут попасть в руки кому угодно. Мне просто интересно, почему они оказались в мундштуках. У вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?

– Вы хорошо знали мистера Марриотта? – негромко спросил Амтор.

– Не знал совсем. Однако у меня возникли кое-какие соображения. Они напрашивались сами собой.

Амтор легонько постукивал пальцами по белому столу. Индеец продолжал спать, свесив голову на широкую грудь, глаза его были крепко закрыты тяжелыми веками.

– Кстати, вы когда-нибудь встречались с миссис Грейл, богатой дамой, живущей в Бэй-Сити?

Амтор рассеянно кивнул:

– Да, я лечил ей речевые центры. У нее было легкое заикание.

– Вы прекрасно справились с делом, – сказал я. – Теперь она говорит не хуже меня.

Моя шутка оставила его равнодушным. Он продолжал постукивать пальцами. Я прислушался к постукиванию. Что-то мне в нем не нравилось. Оно походило на шифр. Перестав, он снова сложил руки и откинулся назад.

– В этом деле мне нравится, что все знают всех, – сказал я. – Миссис Грейл тоже знала Марриотта.

– Откуда вам это известно? – неторопливо спросил Амтор.

Я промолчал.

– Вам придется сообщить в полицию об этих папиросах, – сказал он.

Я пожал плечами.

– Вы удивляетесь, почему я еще не вышвырнул вас отсюда, – учтиво сказал Амтор. – Вторая Могила мог бы сломать вам шею, как спичку. Я и сам удивляюсь. У вас, похоже, есть какой-то умысел. Шантаж я исключаю. Шантажом ничего не добьешься – к тому же у меня много друзей. Но есть субъекты, которым хотелось бы представить меня в невыгодном свете. Психиатры, невропатологи, сексологи, мелкие противные людишки с резиновыми молоточками и полками литературы об отклонениях. Притом, конечно же, все они врачи. А я знахарь. Так что же у вас за умысел?

Попытка смутить его взглядом ни к чему не привела. Это было невозможно. Я почувствовал, что облизываю губы.

Амтор едва заметно пожал плечами:

– Я не могу осуждать вас за молчание. Придется подумать над этим вопросом. Возможно, вы гораздо умнее, чем мне показалось. Я тоже допускаю ошибки. А пока что…

Он подался вперед и обхватил ладонями белый шар.

– По-моему, Марриотт шантажировал женщин, – сказал я. – И был наводчиком у банды охотников за драгоценностями. Но кто указывал ему, с какими женщинами добиваться знакомства – чтобы он знал все их приезды и отъезды, входил с ними в близкие отношения, становился их любовником, заставлял увешиваться драгоценностями и куда-то ехать, а потом украдкой подходил к телефону и сообщал молодчикам, куда подъезжать?

– Значит, – сказал Амтор, – таково ваше мнение о Марриотте – и обо мне. Меня это несколько коробит.

Я подался вперед, лицо его оказалось в футе от моего.

– В чем-то вы замазаны. Рядите это во что угодно, тем не менее – замазаны. И дело не только в карточках, Амтор. Как вы справедливо заметили, они могут попасть в руки кому угодно. И не в марихуане. Вы не станете размениваться на мелочи – при своих-то возможностях. Но оборотная сторона карточек чиста. А на чистых местах или даже на заполненных иногда появляется невидимая надпись.

Амтор кисло улыбнулся, я едва разглядел улыбку. Он провел руками по белому шару.

Свет погас. Темно стало, как у Кэрри Нейшн ^[10] под шляпкой.

Я вскочил, отпихнул табурет ногой и выхватил пистолет из наплечной кобуры. Но напрасно. Застегнутый пиджак стеснял мои движения, и я действовал слишком медленно. Когда дело доходит до стрельбы, я всегда бываю слишком медлителен.

Беззвучный порыв воздуха и земляной запах. В полной темноте индеец ухватил меня сзади, прижав руки к бокам, и оторвал от пола. Я еще мог бы вскинуть пистолет и стрелять наугад вслепую, но вряд ли это имело смысл. Ждать поддержки мне было неоткуда.

Бросив пистолет, я попытался развести руки индейца. Запястья его оказались сальными, удержать их было трудно. Индеец резко выдохнул и с такой силой опустил меня на пол, что удар отдался в голове. Теперь уже он завладел моими запястьями. Быстро завернул мне руки за спину, и в поясницу уперлось твердое, словно камень, колено. Он меня прогнул. Меня прогнуть можно. Это только наши власти нельзя. Меня – можно.

Я попытался закричать, хотя смысла в этом не было. Но у меня вышел только хрип. Индеец рванул меня вбок и сделал «ножницы». Я упал, и он придавил меня к полу. Пальцы его сдавили мне горло. Иногда среди ночи я просыпаюсь, чувствуя на горле эти пальцы и ощущая запах индейца. Я тщетно силюсь вздохнуть, а грязные пальцы сжимаются все крепче и крепче. Тогда я поднимаюсь, наливаю виски и включаю радио.

Я был уже едва жив, когда свет, кроваво-красный от прилива крови к мозгу и глазам, вспыхнул снова. Передо мной проплыло чье-то лицо, чья-то рука легонько обшарила меня, а другие руки крепко держали меня за горло.