Онлайн книга «Метро 2033: Край земли. Затерянный рай»
|
Еще один вздох: – Послушай, Оля, я проснулся. Мне показалось, что было землетрясение. Я проснулся и не мог уже уснуть. Ждал, будут ли еще толчки, чтоб разбудить тебя и вывести на улицу. Но они не повторились. Тогда я пошел на завод… – Кстати, – снова вмешался в семейную ссору Квалья. – Я тоже почувствовал землетрясение. Так что он не врет. – Уже четвертое за неделю? – Михаил взглянул на друга, надеясь уйти от ссоры в совершенно другой разговор. – Вообще-то третье, – улыбнулся Антонио. – За сутки. Ночью было три серии подземных толчков. Тебя разбудила последняя серия. – Что-то зачастили они в последнее время. – Сказав это, Крашенинников сел в свободное кресло и принялся снимать ботинки. Кое-какие трофеи он все-таки от Жарова утаил. В его обуви находились три линзы от разбитого бинокля, что он обнаружил во время своего ночного рейда. – Я даже могу тебе подсказать почему, – продолжал Антонио. – Да? И почему же? – Так, а ну хватит! – крикнула Оливия. – Майкл, прекрати меня игнорировать! – Я не игнорирую тебя, Оля, – снова обувшись, Михаил поднялся. – Ты игнорируешь! Ты пренебрегаешь! Ты тайком оставил меня ночью и пошел ворошить это бандитское гнездо! А ты не подумал, что произойдет со мной и Тони, когда они тебя в один прекрасный момент застрелят?! – Вот уж не ожидал, что этот момент будет для тебя прекрасным, – нахмурился Крашенинников. – Прекрати! Ты отлично понимаешь, о чем я сейчас! – Проклятье, Оливия, да я это делаю ради тебя! Я все делаю ради тебя, черт возьми! И эту машину я пытаюсь собрать ради тебя! – Объяснись, чтоб тебя! Или ты из тех дураков, что считают, будто девчонкам нравятся только парни с тачками?! – Можно подумать, что это не так, – хохотнул Антонио. – Заткнись! Михаилу сейчас хотелось оказаться как можно дальше отсюда. Похоже, Оливия была не просто сердита. Ее переполняла самая настоящая ярость. Ему порядком испортила настроение на десяток дней утренняя встреча с представителями приморского квартета, но нынешний напор его женщины грозил вывести Крашенинникова из равновесия окончательно. – Оля, сколько раз ты говорила, как скучаешь по дому? Сколько раз ты задавалась вопросом, что стало с твоей страной? Эта машина – единственная возможность. Я не могу украсть у квартета тот корабль, что они ремонтируют. Но я могу собрать машину. И мне осталось совсем немного. Собески поморщилась, выражая этим свое отношение к подобной затее, которая ей казалась как минимум нелепой: – На машине пересечь Камчатку? Ты сам в это веришь? Больше двух тысяч километров до Берингова пролива по суше. И не просто по суше – а по одному из самых непроходимых ландшафтов в этих широтах. Сопки, горы, вулканы, каньоны, а потом тундра! – Я знаю… – Вы осваивали этот полуостров дольше, чем мы строили свою страну, и у вас здесь дорога только до Усть-Камчатска! Всего пятьсот километров! Эта земля настолько непроходима, что прежде чем отправить на Луну свой аппарат, вы испытывали его именно здесь! [11] – Я знаю, Оливия! – Тогда почему ты мне сейчас говоришь подобную чушь?! – Да потому что ты хочешь домой! И я хочу помочь тебе! В кресле снова тихо хохотнул Квалья: – Миша, а если я скажу, что хочу вернуться в Неаполь, ты построишь для меня самолет? – Черт тебя дери, Тони, прекрати, а! – вскинул руки разгоряченный Крашенинников. – И почему тебе взбрело в голову восстанавливать машину через столько лет, если ты и веришь в эту безумную возможность добраться до Северной Америки? – Все эти годы я ее и восстанавливаю. Или ты забыла? А еще меня сводит с ума мысль, что остаток жизни мы проведем здесь. Нет, конечно, я люблю свой родной край. Я люблю эти сопки и вулканы. Но ведь есть еще целый мир. И я не прощу себе, что до конца своих дней так и не узнаю, что же творится за пределами этого затерянного между Тихим океаном и огромным Охотским морем полуострова. Собески разочарованно покачала головой: – Вот, значит, как? Знаешь, а мне все равно, где я проживу остаток жизни. На Камчатке, в Монтане, Вайоминге, Средиземье или планете Пандора. Меня беспокоит только одно. Будешь ли ты все эти оставшиеся мне годы рядом, или уйдешь тайком однажды и больше никогда не вернешься? Михаил устало опустил руки и виновато посмотрел на Оливию: – Оля, ты же знаешь, что я тоже тебя люблю. И я всегда к тебе вернусь… – Не верь! Он просто грин-карту хочет! – бросил очередную шуточку Квалья. – Да ты уже достал, Антон! – гневно заорал Крашенинников. Квалья что-то тихо проворчал, взял свою трость и, поднявшись, направился к выходу. – Я достал, – с горькой ухмылкой говорил он, глядя перед собой. – В воспоминаниях о моем детстве, помимо угрожающе-тихого Везувия за окном, отпечаталось еще кое-что. Частые ссоры моих родителей. Темпераментные итальянцы ругаются ярко и памятно. Впрочем, вы их уже переплюнули. А потом все мы имели радость лицезреть, как весь мир поссорился с рассудком, здравым смыслом и самим собой. Я бы отдал здоровую ногу тому, кто сумел бы показать вам, насколько вы сейчас безобразны в своей ругани… Сказал он это с такой тоской и надрывом, рвущимися из души, что трудно теперь было поверить в то, будто это именно Антонио так зло и безапелляционно шутил про самолет до Неаполя и грин-карту для Михаила. Итальянец уже вышел за пределы большого помещения и направлялся к лестнице, когда его окликнул Крашенинников: – Антон, постой. Тот остановился и нехотя обернулся, опершись двумя руками на трость. – В чем дело? Разве я не все акты вашей эсхиловской драмы имел честь узреть? – Не выходи на улицу, – ответил Михаил. Квалья нахмурился. – Это еще что за запрет? – Это не запрет, Антон. Это предупреждение. Тот медведь-убийца, похоже, снова орудует где-то в окрестностях. В Приморском два человека погибли. – Ясно, – коротко ответил Антонио и медленно двинулся на нижний этаж, стуча тростью по ступеням бывшей казармы. Оливия в это время отошла к окну. Она продолжала сердиться на Михаила и, чтобы хоть как-то справиться со своим гневом, решила просто на него не смотреть. Лучше устремить свой взор на бухту, сопки и далекий вулкан. Камчатские пейзажи умели умиротворять и заставляли забыть обо всем, кроме вечности. Нигде планета не казалась такой живой, как здесь, где ее дыхание и пульс чувствовались во всем – в обыденных земных толчках, термальных источниках и зыбких дымках над вершинами огнедышащих гор. |