Онлайн книга «Грузия»
|
— Значит, ему надо жениться. — И — лучше бы я никогда этого не читал, лучше бы я никогда вовсе не молился, — с тех пор тот же проклятый бес меня тоже изводит: как только я начинаю читать молитву, мне приходят на ум всякие страшные мысли. Примерно с таким текстом: а вдруг я подумаю такую вот гадость — и ясно вижу, какую именно гадость я мог бы подумать, но ни за что не подумаю, потому что это грех… И про Христа, и про Богородицу… Ничего с собой поделать не могу, а от поста только хуже. Он вдруг широко раскрыл глаза, этими глазами внимательно посмотрел на меня и мерзко расхихикался. — А теперь попробуйте забыть все это, ну попробуйте! Не сможете. Это как пакостная частушка — «Девки в озере купались…» Хорошее человек легко забывает, а всякую грязь помнит до самой смерти. И вот я думаю — как же виноват передо мною Св. Серафим. Он же должен был в могилу унести с собой эту тайну, а он мне ее передал, чтоб я тоже соблазнился. И еще ладно — я, а вдруг кто-нибудь? Я-то ладно… пусть уж… — Хм… Кто вам дал право, скажите на милость, устраивать здесь исповедь? И зачем? Вот чтобы всю эту гадость переложить сейчас на мои плечи, чтобы я мучилась тоже? — Вы дали мне право. Вы испугались? Я нарочно напугал вас, чтоб вы знали, что вы делаете со своими зрителями то же, что Св. Серафим сделал со мной. — Я вас искренне благодарю за такое сравнение. Ну что ж, вам полегчало? Странно, как это Господь не придумал для человечества в качестве теста на святость такую страшную смертельную болезнь, которая передавалась бы другому, допустим, половым путем вся, без остатка, а тот, кто заразил, при этом бы выздоравливал. Это поинтереснее спида, а? Вот бы мы все побегали друг за другом! Такая игра, как бы в салочки. — О, в салочки! Я как раз нарочно вернулся, чтобы спросить… — Это вы, mein Herr? — Это я, да. Я еще хотел спрашивать. Я немножко занимался русским фольклором. Немножко, как дилетант. Например, детскими играми. Меня интересует этимология этого слова — «салочки». Это от слова «сало»? — Почему от слова «сало»? Это от слова «осалить». То есть… а от чего тогда «осалить»? Ну, я не знаю… Спросите у специалистов. — Вы не знаете? А когда дети играют, они кричат: «Салка, дай колбасы…» — Почти так. Они приговаривают: «Салка-салка, дай колбаски, я не ел до самой Паски!» — Паска — это что? — Пасха, надо полагать. — Салка — это обращение? Или это: дай чего? — салка? — Салка — это тот, кто водит. Кто должен осалить. — Что, раньше в эту игру играли в Великий пост? Великий пост, да? — который перед Пасхой… — В Великий пост в прежние времена ни во что не играли и даже песен не пели. — А почему тогда все так боятся этого салка? — По-вашему выходит, это такая великопостная игра — за всеми гоняется кусок сала, чтобы заставить самого слабого оскоромиться? Глупость какая-то… — А почему нет? Я думал… — Забавно. Вы фольклорист? — Нет, я дилетант. Просто у меня есть немножко денег. — И много вы сделали таких открытий? — Нет, немножечко. Есть еще красивая игра «Бояре, мы к вам пришли». — А. — Что? — «Бояре, мы к вам пришли». — Ну да. — Хм… Значит, кто кого догонит, тот того салом измажет, и вообще передаст ему кусок сала, как свой собственный грех, и несчастный должен от него поскорее избавиться, пока не умер. Ха! Я про попика чуть не забыла, но тут он подал голос. — Вот потому-то счастливый исход любой игры, как и любого романа — скорейшая смерть. — Не понимаю. — А чего тут понимать — если ты сам кусок сала, то умри, пока никого не замарал, а если нет, то бегай от него и тоже скорее умри, пока не оскоромился. — Я все поняла. Главная добродетель салки — вовремя сдохнуть. — Ну, я вас благодарю. Я приду еще. Немец ушел, а попик еще остался. И пришла наша соседка по этажу и сказала такое, что, я думала, останется самым поразительным из всего, услышанного мною в жизни. — Дорогая, — сказала она мне. (Это я-то ей дорогая!) — Дорогая, я буду с вами откровенна. Лишь от вас зависит теперь благополучие нашей семьи, я очень надеюсь, что вы мне не откажете. — А в чем ваша беда? Обещаю сделать все от меня зависящее. — Вот и хорошо. Видите ли, мой сын уже подрастает. Ему пятнадцать лет, а в жизни столько соблазнов для юноши… Я не знаю, можно ли — вот — при молодом человеке… — Не стесняйтесь. Это мой друг. — Видите ли, моему сыну нужна женщина… — Вы уверены? — Мы же с вами современные люди… Представляете, ему вчера опять приснился бесполый чертик… — Какой чертик ему приснился? — Бесполый. — Он так и сказал? — Так сказал, да. — А как он это определил? — Ну, должно быть, чертик был без штанов, я не знаю. Вот. И я очень боюсь, что какая-нибудь такая, вы понимаете, что я имею в виду, вот, что ли, соблазнит его… Старая какая-нибудь… — Мало ли что? Мое ли это дело? — Так вот. Для вас это вряд ли будет таким уж сильным потрясением, вы свободная богемная женщина… Я… — Чего ж вы хотите? — Я хочу, чтоб этой женщиной были вы. — Как вы сказали? — Я сказала — вы моя соседка, я знаю вас много лет, вам я могу доверить своего сына. — Вот что — уходите. — Но я могу надеяться? Я буду надеяться. Я знаю, вы великодушная. — Все, до свидания. А как только дама ушла, я обернулась к попику. — Ну? — Что такое? Все естественно. А вы чего бы хотели? — Сейчас я бы хотела провалиться сквозь землю. Вот он. — Кто? — Мальчик. — Здравствуйте. Извините, здесь только что была моя мама… — Ты что, знаешь, зачем она приходила? — Знаю… Вы… — Мальчик, ты псих? — Может быть, вы все-таки… — Я здесь вообще ни при чем. Пойдемте пить чай, пока ребенок будет смотреть выставку. — А что вы улыбаетесь? — спросил попик. — Представила, как сальный человечек гоняется за хлебным человечком. Если догонит, получится бутерброд, который вам достанется. Вы его съедите и станете умным и сильным, да. |