
Онлайн книга «Детство комика. Хочу домой»
Совсем как в фильмах ужасов, где какой-нибудь идиот гасит свет в холле, закрывает дверь в спальню, убирает весь чеснок и, наконец, открывает окно, чтобы впустить немного свежего воздуха — и графа Дракулу. В тощей груди Томаса бьется перепуганное птичье сердце. Томас боится до смерти. О таком не говорят. Ни с кем, даже с мамой. Страх — это то, с чем ты остаешься один на один. 60 Юха и Стефан сбрасывают деревянные башмаки в холле у Юхи. На кухне Ритва готовит ужин. У них будут рыбные котлеты в омаровом соусе. Марианна не ест рыбных котлет, и ей дадут рыбных палочек, а Юха и рыбных палочек не ест, так что ему дадут кровяную колбасу. И ко всему этому — макароны быстрого приготовления, потому что так быстрее. Колбасу и палочки Ритва жарит на одной сковородке, чтобы сэкономить время и не мыть лишний раз посуду. Рыбный сок смешивается со свиной кровью и маргарином, но Ритве хоть бы что. У нее маленькие дети. — Мама, — кричит Юха, — мы со Стефаном будем в моей комнате. — А мне можно с вами? — просит Марианна, дергая Юху за рукав. — Нет, нельзя, малявка безмозглая! — отвечает Юха и поворачивается к Стефану: — Это моя сестра. — Привет, — говорит Стефан. — Сам знаю, у нее такой вид, как будто у нее рак мозга. Последняя стадия. Юха отпихивает Марианну. Ритва проходит мимо — в туалет. Вытирает руки прихваткой. — Здравствуй, Стефан. Марианна, оставь мальчиков в покое, они будут планировать свою вечеринку. И Ритва не может удержаться, чтобы не повернуться и не поддразнить их — «у-тю-тю!» — перед тем, как исчезнуть в туалете. — Прекрати! — кричит Юха и поспешно загоняет Стефана в свою комнату, закрывая за собой дверь. Под дверью скребется Марианна и мерзко пищит: — У-тю-тю-тю! Юха распахивает дверь: — Я тебе мозги вышибу, соплячка чертова! И Марианна со смехом бросается прочь. — У-тю-тю-тю! 61 Юха берег блокнот и пишет: «ВЕЧЕРИНКА ЮХИ И СТЕФАНА!» — Ну, кто придет? — спрашивает он. — Ладно, начнем с тебя и меня, — отвечает Стефан. «СТЕФАН и ЮХА», — пишет Юха. — И я хочу пригласить Ли, — говорит он и пишет: «ЛИ». — Втрескался в нее, да? — И еще я должен пригласить Леннарта, — бормочет Юха, делая вид, что не слышит. — Ну и конечно, Роя и Пию. — Ли хорошенькая. Это точно, — серьезно продолжает Стефан. — Хоть сисек у нее и нет. У корейских девок никогда нет сисек. Почему Стефан всегда отвлекается? Чего он треплется о Ли? Он же видит, что Юхе неловко. — И если уж приглашаешь Пию, то надо и Эву-Лену, — чуть ли не кричит Юха, — иначе Пия не придет. Он умолкает и краснеет. — Эва-Лена — божье наказание, — стыдливо добавляет он. — Но она в довесок. — Знаю. Оба вздыхают. «ЭВА-ЛЕНА», — пишет Юха. — Кто еще? — спрашивает он. — Томас Карск? Стефан грубо смеется: — Представь Томаса Карска на вечеринке. — Не, ясное дело… — неуверенно бормочет Юха. — Ты, кстати, слышал, что у Томаса Карска будет праздник? Вот смех-то! — Да уж! Вот, типа, смех-то! — прокашливается Юха, и ему стыдно. Он видит перед собой маму Томаса — как она сидит и шьет костюм, который должен быть готов к празднику, и мерзкий пирог, который он выбросил на дорогу. — Но Симона-то мы пригласим, потому что иначе Шарлотте не с кем будет танцевать, она ведь такая длинная. И Ругера тоже, и Метте. Сколько уже? Юха записывает имена. — Шесть парней и пять девчонок. Одной не хватает. — Ты, наверное, должен пригласить Йенни? Стефан пристально смотрит на Юху. — Ну да, должен, — бормочет Юха. — Хотя она страшна как смерть. И заколка эта, и перхоть. — Да уж, точно, — шепчет Юха. — А штаны у нее — так вообще! Нет, не дело это — звать ее на вечеринку. — И смеется она невпопад, и садится в углу и не говорит ни с кем, — несчастно продолжает Юха. — Эта девка и лимонадом-то поперхнется. Нельзя ее приглашать. Это-то она должна понимать! Юха думает про ямочки на щеках у Йенни. Иногда ему кажется, что он по-настоящему счастлив только в те минуты, когда ему удается рассмешить Йенни и заставить ее глаза блестеть. Только с Йенни Юха чувствует себя уверенно. Ее одну ему никогда не приходится подкупать. — Силла! — обреченно произносит Юха и пишет имя в списке. Он слышит легкий свист, как будто ангел машет крыльями. Он зажмуривается и видит когти ангела, горящие глаза, презрительную улыбку. Ангел приближается, привлеченный его убожеством. — Пусть будет Силла, — соглашается Стефан, — теперь все! 62 Когда мы все же окончили основную школу, мне уже так надоело быть тем, чем я был, — тем, что они из меня делали. Я хотел стать чем-то другим, чем-то большим. И я порвал со всеми. Я был вынужден это сделать. И одному Господу известно, как мне пришлось бороться, чтобы стать кем-то другим. Я и с Йенни потерял связь. Она, конечно, уехала в США. Чтобы стать кем-то другим. По крайней мере, я так думаю. Остался ты. Ты единственный. Я хочу чтобы ты это знал. Ты получаешь эти письма. Если ты их, конечно, получаешь. Или как это говорят… я не знаю, как сказать. Я имею в виду, что если уж все падает, то это, наверное, тоже можно оправдать, так? В детстве я и вправду был слюнтяем. В постоянном страхе стать изгоем всегда и перед всеми лебезил. Не думай, что я этого не понимал. Помнишь эту песенку: Трупы, трупы в день рожденья,
Трупы в день рожденья мой!
Вот забава, вот веселье,
Когда кровь течет рекой!
Я ненавидел эту песню. Кажется, я пел ее на каждой чертовой перемене во всех начальных классах. А вы стояли вокруг и подбадривали выкриками. А потом уходили. И очень неприятно, скажу я тебе, обнаруживать, что ты по-прежнему слюнтяй. Потому что я и есть слюнтяй — отвратительно лебезящий комик-слюнтяй! Никуда я не делся от этого. Вокруг меня толпится народ и подбадривает выкриками. |