Онлайн книга «Детство комика. Хочу домой»
|
Я застыл. Стефан Ларссон трогал Йенни? — Ты не знал. Ну конечно. В восьмом. Она в стельку надралась, почти без сознания была. Мы стащили с нее штаны и вставили ей, все. Бля, Леннарт запихнул ей бутылку, а она и не заметила! Ха-ха-ха-ха! Я стоял в этой чертовой гримерке, Томас, в которую он ввалился и рассказывал мне самую мерзкую историю из всех, что я когда-либо слышал, о единственном человеке, которого я когда-либо… и я молчал. Я молчал! Как и ты молчишь. Малышка Йенни. Моя маленькая бедная Йенни. Что они сделали с тобой? А я стоял там и ничего не мог поделать. Знаешь, что я сказал, Томас? Я сказал одну-единственную вещь: — Мне пора идти. Жаль, но мне пора идти. Надо собираться в гостиницу. Завтра рано вставать, утренним самолетом дамой. Ни минуты покоя, понимаешь. Как жалкая пичуга, Томас, я просил его, я умолял его, чтобы он позволил мне идти. А он, этот чертов Стефан Ларссон, он рассердился! — Слушай, ты, слюнтяй! — прищурился он. — Что-то ты расхрабрился! Берегись, тошнотина! И он крепко прижал меня к двери. Футболка порвалась, было чертовски больно. — Не думай, черт тебя дери, что ты что-то из себя представляешь! — шипел он. — Да я и не думаю, — проскулил я. — Отпусти! Он швырнул меня на пал, выкрутил руку. Как будто не прошло ни дня с тех времен, как будто мы были по-прежнему в Сэвбюхольме, как будто ничего не произошло, как будто мы по-прежнему были детьми. — Спой «Трупы, трупы», тогда отпущу! — кричал он. — Лижи пал, на котором я стою! И я запел. Я пел. Я лизал и пел. Прижавшись лицам к грязному полу в гримерке, я пел для Стефана Ларссона, совсем как в детстве: «Трупы, трупы в день рожденья…» — Охренеть! — орал Стефан, гогоча от радости. — Охренеть! Ты как ты! Ни капли не изменился. И он был прав. Мы играли те же роли, что и тогда. Напевая, Стефан Ларссон покинул гримерку и отправился на дискотеку. Диджей крутил «Love to love you baby»: «Для всех, кто помнит семидесятые, — красотка из тех времен!» — и Стефан вилял задом, кривляясь под песню из тех времен, когда все было намного лучше, чем сейчас. Я ушел с дискотеки — не видя, не слыша, никого не трогая. А передо мной, склонив голову, вышагивал ангел. 72 — Сатана — это падший ангел. Так обычно говорит бабушка Юхи. Она имеет в виду, что сразу по человеку нельзя сказать, хороший он или плохой. Поэтому лучше ни на кого не полагаться. «Вкруг нашего дома ангел идет, две свечи золотые ангел несет», — молится Юха перед сном. Случается, что он потом несколько часов лежит и думает, что как раз тот ангел, что идет вкруг их дома, — один из падших. Когда Юха пытается представить себе падшего ангела, у него перед глазами неизменно возникает бабушка. Юхина и Марианнина бабушка становится страшно уродливой, когда смеется. У нее поднимаются плечи, вытягивается шея и сморщивается лицо. Может, именно поэтому она смеется так редко. Сама она говорит: «А чего в этом хорошего?» Имея в виду, что в бесполезных вещах ничего хорошего нет. Юхина и Марианнина бабушка изъясняется исключительно в отрицательной форме. Самое великодушное из всего, что от нее слышали в чужой адрес, было: «А энтот не высовывается!» Раз в год она приезжает в гости и живет у них. Когда она приезжает, Бенгт мчится на вокзал в город. — Не так быстро! Насмерть ведь убьешь! — пилит она. — Мамочка, я же всего на пятидесяти, — возражает Бенгт. — Все равно убьешь! — Но, мамочка, я же… — Не перечь! — Как хочешь. Да, я убью нас насмерть. Но Ритва уже наготовила еды. — Вот-вот, еще одна причина ехать помедленнее. Вот у брата твоего жена, она-то умеет готовить. Вообще хороший человек, уж она-то не высовывается. — А Ритва что, высовывается? — Я этого не говорила. Я сказала только, что вот у брата твоего жена — она не высовывается. — Сколько, говоришь, ты у нас пробудешь? — Неделю. Кстати, машина у тебя течет. — Ничего подобного! Как только они входят, Юха и Марианна бросаются обнимать бабушку. — Здравствуй, бабушка! — говорит Юха и вежливо целует бабушку в щеку. — Когда ты уедешь? — Смотри, бабушка, — радостно кричит Марианна, — у меня новая кофточка! — Она сама выбирала, — объясняет Ритва, выглядывая из кухни с прихваткой в руке. — Ну-у, — кудахчет бабушка, разглядывая Марианнину кофту и посасывая вставную челюсть, — не так страшно, как можно было предположить. Юха вручает бабушке рисунок, который он нарисовал к ее приезду и до того прятал за спиной. Бабушка смотрит на рисунок и гладит Юху по голове: — Спасибо, дружок, видала и поуродливее! Ну что ж, вот я и снова здесь у вас… Чего вы стоите и глаза таращите? — Они так рады видеть бабушку, — торопится ответить Ритва. — Ага, сладенького хотите! — кричит бабушка, кисло улыбается и открывает свою большую сумку. — Каждому по пачке изюма купила, пожалуйста. Дети разочарованно берут изюм и уходят. — Хорошо доехали? — решается завести разговор Ритва. — Ох нет, такая погода! — отрезает бабушка. — Но ведь солнце светит! — Вот-вот. Ну, и долго мне еще мяться в прихожке? — Простите, дорогая Бритта, — спохватывается Ритва и несет бабушкину сумку в комнату для гостей. — Я думаю, что вы можете устроиться в комнате для гостей, как обычно. Мы купили новую кровать. Вы жаловались на старую. Бабушка что-то хрюкает в ответ, входит вслед за Ритвой и недоверчиво пробует кровать. — Не в меру мягкая, — ворчит она, — надеюсь, задешево обошлась? — Сколько вы у нас пробудете, дорогая Бритта? — вздыхает Ритва. Обычно бабушка собирается пробыть неделю, но уезжает через три-четыре дня. Вечером после ее отъезда Ритва всегда напивается. Не так-то просто быть никуда не годной. 73 Когда надо озаботиться о покаянии? Неплохая идея — ждать до смертного одра, потому что тогда можно всю жизнь веселиться, а в результате все равно попасть в рай. Юхе такой вариант кажется вполне привлекательным. |