Книга Детство комика. Хочу домой, страница 73 – Юнас Гардель

Стеарин капает на пол. Свечи гаснут. Даниель писается.

После ухода шествия в зале повисает тишина. Учителя не знают, что делать. И вот учительница физкультуры принимается аплодировать. Все смущенно подхватывают, классные руководители откашливаются и начинают суетиться, выпроваживая учеников в классы.

После того как около половины детей уже покинули зал, внезапно возвращается шествие — с новой попыткой исполнить свою музыкальную программу. Когда шествие пытается взобраться на сцену — в то время как триста остальных детей стараются усесться на свои места, — естественно, воцаряется хаос. Звуки песни тонут в шуме. Учительница физкультуры что есть сил свистит в свисток, дабы успокоить детей, но это не помогает. В дверях теснятся и толкаются. Учителя, успевшие выйти, велят детям идти в классы; те, что остались в зале, велят им садиться на места и сидеть тихо.

Хор поет «Стаффан был конюхом» ^[78].

— Стфн бл кнхм, — мямлит Даниель.

— МЫ БЛАГОДАРИМ! — поют девочки.

— Он-н втн…

— ЗА СИЯЮЩУЮ ЗВЕЗДУ! — Девочки голосят что есть мочи.

Даниель уничтожен.

ЗВЕЗДЫ НА НЕБЕ МЕРЦА-А-АЮТ!

65

Взбежав по лестнице, Даниель пытается отдышаться. В квартире неприятно тихо.

— Тетя Ракель! — кричит он.

Может, она спит, хоть сейчас и день, ведь тетя Ракель делает все, что взбредет ей в голову. Не тратя времени даже на то, чтобы стянуть сапоги, Даниель спешит в гостиную.

Он останавливается в дверях. В гостиной убрано, все вещи на своих местах. Пол блестит, гардины выстираны, чистая пепельница, как прежде, стоит на сияющем журнальном столике.

Стерт каждый след Ракель. Как будто ее никогда и не было тут. Картины снова висят прямо, на полке из красного дерева воцарился новый фарфоровый слоник, победоносно задрав хобот.

Даниель смотрит под диваном, под ковром — ни помады, ни пилки, ни записки, ни сережки, ни тампона, ни монетки, ни крошки табака, ни автобусного билета, ни трусов, ни ручки, ни ключа, ни клока пыли, ни волоса, ни песчинки — ни одного знака не оставлено.

Из кухни появляется Рут. Она вытирает рамку фотографии кухонным полотенцем и ставит фото на полку красного дерева.

— Тетя Ракель переехала. Наконец-то все как раньше.

Рут улыбается. Даниель в упор смотрит на нее.

— Но ты же понимаешь, что она не могла остаться у нас навсегда. Только вообрази ее на семейном совете, вот была бы картинка! И, кроме того, ты же не думаешь, что она хотела жить здесь. Не глупи, это не ее дом.

У Рут тоже победоносный вид. Даниель должен срочно стереть это выражение с ее лица.

— Ненавижу тебя! — вырывается у него.

Лицо Рут выглядит опрокинутым.

— Что, и та теперь? — холодно спрашивает она.

Даниелю становится страшно. Она ударит меня, думает он.

Рут пытается схватить его, когда он бросается прочь, но его рука выскальзывает из ее руки. Даниель прячется в платяном шкафу в своей комнате.

— Стерва! — кричит он. — Стерва, стерва, стерва, стерва!

Чтобы пересилить слезы, он поет в темном шкафу во весь голос:

Я убью ее, думает он. Я хочу, чтобы она умерла.

— Я убью тебя! — кричит он. — Я убью тебя! Я убью тебя!

— Очень мило по отношению к маме, Даниель, но подожди, пока я вернусь. Мне нужно перевезти оставшиеся вещи Ракель.

Она все это время стояла у шкафа.

66

Ракель сидит на коробке среди кучи вещей и нерешительно смотрит на Рут, которая вносит ее вещи. Закончив, Рут улыбается, гладит Ракель по щеке и говорит:

— Ну вот все и устроилось. Теперь все снова как положено. Кто знает, может, это начало самого счастливого периода твоей жизни. Разве это не восхитительная мысль? Самое счастливое время в твоей жизни.

Они пьют кофе из термоса, который Рут прихватила с собой, едят кекс, купленный Рут в «ИКА».

— И еще у них снижены цены на свечи «Девочка из Дельсбу».

— Повезло им, черт.

— Кому?

— Девочкам из Дельсбу.

— Но разве ты сама не хочешь воспользоваться случаем и сделать свое жилье уютнее? Пара растений — и уже другой вид.

— И уже другой вид, — повторяет Ракель.

— Впрочем, поступай как знаешь, — обиженно добавляет Рут, — цены снижены до воскресенья.

Рут уходит. Ракель остается сидеть на коробке. Она ничего не понимает. Девятнадцать квадратных метров, кровать, куча барахла, тридцать девять лет и взятая взаймы семейная карточка «ИКЕА». Через месяц — полных сорок.

Первую ночь Ракель лежит в постели в этом новом чужом доме и прислушивается к чужим звукам. Хуже всего скрип, думает она.

И вдруг Ракель впервые в жизни — в возрасте тридцати девяти лет — становится страшно, что ее убьют и расчленят. Она думает: «Сейчас ведь это случается с кучей людей. Раз — и руки-ноги в стороны».

И Ракель не может найти ни одной причины, по которой ее не могут убить и расчленить. С другой стороны, она не может найти ни одной причины, по которой ее вдруг должны убить. Но ведь те, кого уже убили и расчленили, когда их в детстве спрашивали, кем они станут, не отвечали: убитыми и расчлененными.

Как узнать психопата?

И вдруг звонят в дверь. Ракель вздрагивает. Снова звонят. Она смотрит в глазок и видит, что это две тетки в халатах.

Ракель приоткрывает дверь лишь чуть-чуть. Мало ли кто там еще стоит.

— Кто вы? — спрашивают они. — Почему вы здесь живете? Где господин Скуглюнд, которому принадлежит квартира?

67

Рут возвращается домой, кричит «привет», но никто не отвечает. Она вздыхает и снимает пальто.

— Даниель! — зовет она. — Даниель! Я знаю, что ты дома!

Даниель все еще сидит в шкафу и с карманным фонариком читает о миссионере на острове прокаженных. Он и не думает отвечать, когда Рут зовет его. Он ненавидит Рут.

— Даниель! — снова кричит она.

Она в отчаянии. Даниель забивается поглубже в шкаф. Она вот-вот распахнет дверь и заорет на него. Он выключает фонарик и считает. Но шагов не слышно, и Рут не орет. Совсем тихо. Она же не могла снова уйти? Она же не могла просто так взять и бросить его? У Даниеля холодеет сердце. Он вылезает из шкафа, приоткрывает дверь, чтобы лучше слышать, и слышит нечто, чего раньше не слышал никогда. Звуки доносятся из гостиной. Он тихо крадется в прихожую. Он вдруг понимает, что это нечто невозможное. Что это взрыв реактора.