Онлайн книга «Лужайки, где пляшут скворечники»
|
Настя опять шепнула: — А мне одиннадцать будет только в октябре. Пятнадцатого. — Значит, ты еще маленькая. — Подразнись, подразнись… Дора Петровна громко сообщила: — Беседовать перестали. Вздохнули, сосредоточились… — Класс старательно завздыхал. — Достали тетрадки по русскому языку. Не будем отступать от традиций: сейчас короткое сочи-неньице о каком-нибудь интересном случае из летней жизни… — У-у-у!! — Понимаю. «У» — тоже традиция. Каждый год… — Времени же мало! — Я сказала: сочиненьице. На страничку, не больше. Как заметка в стенгазету… Я это дело предвидел. Так и в гимназии бывало. Только придешь — и сразу: «Пишем! Тема «Как я провел лето»!» Поэтому я прихватил листок с прошлогодним сочинением. Про то, как однажды вечером я и Вовка — мальчик с соседнего садового участка — увидели над лесом НЛО. Большой светящийся шар. И Вовкин пес увидел. И завыл — то ли от ужаса, то ли от восторга. А потом он долго ходил за нами и тыкался в нас холодным носом. Кажется, спрашивал: что же это такое было? А мы сами не знали. Ведь природа НЛО до сих пор неизвестна… С той поры пес каждый вечер садился у калитки и смотрел в сторону леса. Наверно, ждал, не появится ли светящийся шар снова. Может быть, в собаке проснулась тоска по космосу. Ведь имя у пса было как у самой удаленной от Земли планеты — Плутон. Сейчас я скатаю свое гениальное творение в новую тетрадь — и никаких проблем. А у Пшеницыной, видать, были проблемы. Она сморщилась, как обманутая мартышка. — Я ничего-ничегошеньки интересного не могу вспомнить. — Придумай что-нибудь. — Я бестолковая. Ах, как приятно быть рыцарем-спасителем. Я положил листок ей на колени. — Скатывай. Только меняй мужской род на женский. Не «я увидел», а «я увидела» и тэ дэ. — Ой, Алька… Вот спасибо-то. — На здоровье. Ты же сама сказала, что среди мальчишек встречаются люди. — Конечно… На рассохшейся парте у крышки была щель. Широкая, в палец. Настя прямо через нее и прочитала мое сочинение. — Ух ты, пятерка… Только тут написано: «Я жил в садовом домике». А у нас ведь нет сада за городом. — Кто тебя будет проверять? Ну, скажешь: гостила у знакомых… — А ты как? Ты ведь это для себя… — Подумаешь! — И я с ходу написал название: «Старик-огневик»… «Летом я жил в лагере «Богатырская застава». Наш отряд однажды отправился в поход. У Птичьего озера мы остановились на ночной привал. Поужинали кашей и печеной картошкой и легли спать. Я лег у костра, потому что в палатке было жарко. Лежу и вижу: из огня выбрался старичок. Ростом он был с полено, а борода у него была очень длинная, и в ней горели искры. Он стал что-то говорить, но без звука. Я смотрел на него и старался расслышать. А он сердился и мотал бородой. Вдруг мне сильно обожгло ногу. Это конец огненной бороды зацепил ее. Я вскочил и заплясал как сумасшедший. Старик пропал. Когда я рассказал про него, ребята смеялись. Ногу смазали и забинтовали. А инструктор Володя объяснил: «Ты уснул близко от огня». Получилась как раз страница. Наверно, хватит. Но я еще дописал на обороте: «Тлеющую траву залили из ведра. Но мне еще долго чудилась в траве борода старика-огневика, в которой мерцали горящие точки». Уф… Я откинулся к спинке скамьи. Настя тоже поставила последнюю точку. Смотрела и улыбалась. — Готово? — Списывать — не сочинять. Возьми листок… — И опять слегка задурачилась: — Данке шен. — Биттэ шен, фройлен. — Не отвлекайтесь, господа, — сказала в пространство Дора Петровна. Мы притихли. Настины гольфы были, наверно, слишком тугие. Я заметил, что она их приспустила и тихонько трет рубчатые следы от резинок. Она почуяла, что я смотрю, перехватила взгляд. Я, кажется, заполыхал ушами, но прятать глаза было поздно. Настя виновато сказала: — Я теперь поняла, что «резинка» от слова «резать»… Чтобы не сгореть, я притворился равнодушно-деловитым: — Скрути вниз — и не будет резать. — Ага… — Она чуть не с головой спряталась под партой и скатала гольфы на сандалетки белыми баранками. И глянула на меня, не разгибаясь: — А откуда у тебя на ноге такой… кленовый листик? — Здесь написано, — я толкнул ей свою тетрадку. Она прочитала. Глянула опять вниз и на меня. — Очень больно было? — Сперва да… Но не так уж… — И соврал бессовестно: — Когда зуб дерут, хуже. Видишь? — И оттянул губу. — Ой, какая дыра! Ты поэтому и не пришел вчера? — Естественно. Щека была — во! Как дыня… — Я понял, что пора тормозить вранье, опять заегозил на скамейке. — А почему ты все время вертишься? — спросила Настя (с насмешкой или без?). — Будто и сейчас болит что-то. Я сказал нахально: — Штаны пытаюсь нарастить. Они прошлогодние, ноги вон как торчат. Она так же деловито, как я, посоветовала: — Чиркни у колен — и будут бермуды. Вон как у Игоря Тулеева, — она показала вперед. — Или вон, у Вальдштейна… Игоря Тулеева на передней парте я не разглядел. А Вальд-штейн сидел неподалеку, на соседнем ряду. Тощий, с редкими и почти белыми волосами, большеухий. Выставил в проход незагорелую, в царапинах, как от кошки, ногу, грудью лег на парту и быстро-быстро писал в тетради. И при этом водил по губам языком. На губах лопались крошечные пузырьки. Иногда Вальдштейн быстро оглядывал класс из-под упавших на лоб прядок. Встретился глазами и со мной. Глаза были рыжие. Вальдштейн усмехнулся без всякого дружелюбия. «Неприятный тип», — решил я, а Насте сердито разъяснил: — Бермуды хороши для Бермудских островов, там климат тропический. А здесь, когда придут холода, я в них куда денусь? Головой в Бермудский треугольник? Других-то штанов у меня нет, мы же погорельцы. — Кто? — Дом сгорел! Недавно. Со всем имуществом. Сожгли… Она трубочкой вытянула губы. Тихонько свистнула. — Пшеницына! Тебе не стыдно? Настя прижала к щекам ладони. — Ой, Дора Петровна, я нечаянно! Честное слово. Это у меня так выдохнулось. — Если выдохнулось, значит, ты закончила писать? Дай тетрадь. Я взял свою и Настину тетради, отнес к учительскому столу. Дора Петровна тут же нацелила в них авторучку. — Та-ак… Прекрасно… Молодец, Саша Иволгин. Очень образно и без ошибок… А Настя… тоже хорошо… Но слово «удаленная» пишется через два эн, пора бы запомнить. Четверочка… |