Онлайн книга «В ночь большого прилива»
|
Ежики с полминуты посидел в траве на четвереньках, потер отбитые пятки, послушал: нет ли там, наверху, тревоги? И, пригибаясь, пошел в парковую глубину. Впрочем, прятаться было не от кого, да и темнота стояла полная. Мощные стволы, кусты и пространство между ними — все черное. И трава. И небо… Хотя нет — небо черное, но не совсем. Потому что еще чернее листья дубов и платанов над головой. А сквозь них бьют колючими лучами звезды. Те, к которым так хочется Яшке. Ежики взял в кулак монетку и кристалл. — Ну вот, Яшка, скоро… Тот пожужжал щекочуще и неразборчиво. Потом спросил: — Из окна, что ли, прыгал? — Ага… — А как обратно попадешь? Ох, Ежики об этом и не подумал! — А, пусть! Пойду мимо сестры. — Крик будет… — Пусть кричит. Все равно я здесь последние дни… Это ты постарался, Яш, спасибо. — Ежики… — Что? — Ты не обижайся… что я улетаю… Ежики теперь и не обижался. Было только грустно. И беспокойно за Яшку: как он там полетит в громадном пустом мраке… Но главный страх — вдруг ничего не выйдет? — Лишь бы получилось… — Ты уж постарайся, — виновато попросил Яшка. — Ладно… Яш, а когда ты столкнешься и вспыхнешь… ты ведь сделаешься совсем другой. И наверно, все забудешь, что было на Земле. — Я уж думал… Нет, не забуду. Ни за что… Ежики вышел к мраморному мальчику со змеем (тот еле различимо выступал из темноты). Где-то неподалеку валялась метровая доска от разломанной скамейки. Ежики нашел ее на ощупь. Нашел в траве и несколько кирпичей — из них были сделаны раньше опоры скамейки. Минут десять он возился, подкладывая кирпичи под середину доски и под один конец: высчитывал угол, чтобы после удара Яшка взлетел точно по вертикали. В зенит… — Ну все, Яш… Попробуем? — Пробовать нельзя, надо сразу. Если я упаду, ты не найдешь меня в траве. Да, это правильно. Надо изо всех сил… С замиранием в груди Ежики сказал: — Тогда готовься. Давай не будем прощаться долго. — Не будем… Я тебя не забуду, пускай хоть как вспыхну… — Счастливой Дороги, Яшка. На секунду он прижал кристалл к щеке. И положил на конец доски. На самый краешек. Подождал, чтобы от сердца отступила обморочная пустота. Сжал в кулаке монетку, вскрикнул и грянул пяткой сверху вниз по доске! По другому, торчащему концу! И — то ли показалось, то ли в самом деле — мигнувшей чертой ушла вверх белая искра. Отражение звезд в кристалле! И Ежики догнал летящего Яшку глазами, подтолкнул его — взглядом, мыслью, желанием: скорее, скорее! Мчись! Мало того, он сам помчался следом, выбросив перед собой магнитный луч. И гнал, гнал Яшку этим лучом в раскинувшийся черно-звездный мир. Воздух шумел, обтягивая на нем пижаму. А потом и воздуха не стало, просто звенящая пустота. Выплыл из-за горизонта громадный ноздреватый шар луны и быстро остался внизу. Сдвигали свои контуры, перемещались созвездия… И наконец искрящийся граненый камешек ушел далеко вперед, затерялся в звездной пыли… И Ежики упал обратно в траву. Нет, в самом деле упал. Будто и правда вернулся из Космоса. Посидел, трогая ушибленную о доску пятку. Он при ударе отбил ее гораздо сильнее, чем при прыжке из окна. Надо было вставать. Идти. Но страдальчески не хотелось в палату. В белые стены, где в каждом углу чудится подозрительный зрачок ненавистного Кантора… Хотя и ненависти сейчас не было. Только усталость и опустошение какое-то. Яшка улетел. Никого рядом… Он все-таки встал. С равнодушным злорадством подумал о воплях сестры Лотты, когда она его увидит. Наплевать. Но к больничному крылу все-таки не пошел, а двинулся через траву наугад. И без удивления, с тихой печалью увидел, как светит среди мохнатой тьмы крошечное желтое окно. Словно притаился в траве игрушечный домик. Это и был домик. Размером с коробку от «Собеседника». Крыша — из двух дощечек, стены из кусочков пластика. И окошко с переплетом в виде буквы «Т» было заслонено желтоватым пластиком — тонким, пропускающим свет. А задней стенки не было совсем. Ежики обошел домик, присел. Внутри горела свечка. Настоящая, с потрескивающим ярким огоньком. А рядом в колючей скорлупе каштана, как в люльке, лежал якорек. Тот самый… «Гусенок…» — подумал Ежики. Ласково так подумал. И будто в ответ, шевельнулись за спиной кусты. Глаза Ежики давно уже привыкли к сумраку, а тут еще и свет из домика. И Ежики сразу разглядел мальчика. Это и правда был Гусенок. Только без своих сандалий-лапотков, босой, как и Ежики. В трусиках и майке. Смотрел он спокойно, не удивился и не испугался. Видимо, сразу узнал. — Играешь? — негромко сказал Ежики и подвинулся. — Ага… — Мальчик присел рядом. Вплотную. Теплый, остроплечий, доверчивый. — Сбежал из спальни? Он чуть улыбнулся: — Сбежал… И ты? — И я… Гусенок поправил свечку, поровнее поставил «люльку» с якорьком. Объяснил шепотом: — Он для меня как живой. А у всякого живого должен быть дом, верно? Ежики медленно кивнул. — И хорошо, если кто-нибудь еще есть в доме, — прошептал Гусенок у щеки Ежики. — Верно? — А у тебя… — вырвалось у Ежики. Но он замолчал. Хотел спросить: «А кто у тебя есть? Мама есть?» Но какое он имел право трогать чужую печаль? Гусенок не удивился. — У меня сестренка. Она, правда, не кровная, у нее другие были мама и папа, но все равно мы родные… А ты? Тоже ищешь кого-то? — Да… — выдохнул Ежики. И встал, шагнул назад. Гусенок смотрел на него снизу, через плечо. И вдруг спросил: — А ты знаешь, почему якорь на пуговицах у моряков? Это был простой вопрос, хотя и неожиданный. Но Ежики не стал отвечать. Попросил шепотом: — Скажи. — Потому что якорь — знак надежды. Раньше, когда моряки уплывали в дальние моря, от якорей зависело их спасение. Во время бури, когда суша недалеко. Чтоб не разбило о скалы… Надежда, что вернутся домой. «Якорное поле, — вспомнил Ежики. И подумал: — Поле надежды. Какие-то якоря состарились, вросли в землю, их корабли отплавали свое. Но есть ведь и ростки… А чего я жду?.. Яшка советовал — сквозь правила и законы пространства, по прямой! Зачем тогда ждать? Лучше всего — мчаться на Поле сейчас, когда об этом не знает никто! И никто не задержит!» Одно только держало — Гусенок. Нельзя было уйти и никак не попрощаться. Ежики смотрел на его птичьи, сведенные будто от озноба плечи. Потом дернул с себя пижамную распашонку. Хоть и тонкая, легонькая, но все-таки… Укрыл Гусенка. Тот опять глянул через плечо. И вздохнул: |