Онлайн книга «Сказки о рыбаках и рыбках»
|
— А там не помоешься… — Почему? — Потому что не дают… Пристают по-всякому и дразнятся. «Иди, — говорят, — все равно тебе не отмыться»… — Свинство какое! — Ага… Или одежду спрячут, и ходи как хочешь… — Ох ты, мученик… Мыло на полочке, мочалка на крючке, отскребайся. А я стиркой займусь. Прачечный комбайн был рядом с душевой. Отличная машина, сплошная автоматика. Система включилась, когда Валентин поднял крышку бака. На экранчике зажглось: «Не забудьте вынуть все из карманов загружаемой в емкость одежды». Сервис! В нагрудном кармане липкой и тяжелой рубашонки лежал значок со смеющимся солнышком и словами: «Пусть всегда буду я!» Без булавки. На трикотажных, похожих на тряпицу, которой мыли пол, шортиках тоже оказался карман. В нем нашелся пластмассовый жетон для игровых автоматов. Такие жетоны выдавались за хорошие поступки и образцовое поведение. Значит, Сопливик или выпросил его, или нашел, или, скорее всего, стащил… Потом под ноготь Валентину попалась твердая крошка. Похоже, что кусочек карандашного грифеля. Валентин поднес палец к свету. Под ногтем сидел малюсенький медный стерженек с резьбой. Винтик! От кольца? Валентин взял трубу. Там, где недавно было кольцо с узором, на не потускневшей еще меди чернели два отверстия для крепких болтиков. Валентин примерил тот, что нашел. Подходит… Открыл ножик и кончиком отточенного лезвия, как отверткой, завернул винт-малютку. Тот послушно вошел в резьбу, остался только шпенек — по толщине пропавшего венчика. Вот так. Вот вам и Сопливик… Господи, а что от него ждать? Валентин поглядел на пластмассовую дверь кабинки. За ней — шум воды и возня. И кажется, довольное хихиканье. «Ладно, потом разберемся», — сказал себе Валентин. И пошвырял в машину одежду Сопливика. Агрегат плотоядно заурчал. Валентин опять обернулся к дверце. — Сам отскоблишься или помочь? — Не… Я сам! — откликнулся Сопливик сквозь журчание и плескание. — Только мыло в глаза… — Ну, уж потерпи! — Ага, я терплю… Минут через десять Валентин извлек Сопливика из влажной жары кабинки — отмытого до скрипучести, чисто-смуглого, с розовыми пятнышками на коленках и подбородке — следами отвалившихся коросточек. Старательно вытер его с головой махровым полотенцем. Сопливик попискивал смущенно и благодарно. Проплешинки от болячек местами кровоточили. Валентин взял из аптечки пузырек с бактерицидкой и вату. — Ну-ка… Сопливик запищал сильнее. — Цыц! — Валентин запятнал его желтой бактерицидкой, шлепнул по незагорелому месту, закутал в простыню и отнес на кровать. Сопливик из белого кокона весело блестел глазами. Прачечный комбайн зазвонил и выдвинул пластмассовый поднос. На нем сухой стопкой лежала одежонка Сопливика. Отглаженная, пахнущая теплой чистотой. Майка и трусики оказались ярко-голубыми, шорты — кофейного цвета, а рубашка — салатной, с рисунком из желтых и коричневых листьев. — Вот и готово. Одевайся… На ужин мы, конечно, опоздали. Сейчас попьем чаю, и я оттащу тебя в спальню. — Как это… оттащу? — настороженно отозвался Сопливик. — Заверну в плащ — и в охапку… А то ведь опять вмиг до ниточки пропитаешься… За пластиковыми стенами продолжал гудеть ливень — ровно и неутомимо. — Не… я сам добегу, — хмуро сказал Сопливик. — Тут рядом. — Он торопливо застегнул рубашку. — Как это рядом? Через весь лагерь!.. — А я… в спальню не пойду. Я там давно уже не сплю. — А где же спишь? — изумился Валентин. — В гнезде… Ну, ящик такой фанерный, из-под пианино. На пустыре. Я туда натащил травы и мешков. Чтобы не холодно… — А почему в спальне-то не ночуешь?! Сопливик уже оделся и сел на кровати — ноги калачиком. Трогал на колене пятнышки. И, не глядя на Валентина, проговорил тихо: — Да ну их… То прогоняют, а то… липнут… — Как… липнут? — Ну… не знаете, что ли? Лезут в постель, как к девчонке… Ласьен и его дружки… — Гадство какое! Ласьен (видимо, от слова «лосьон») был смазливый длинный подросток с тонкой улыбочкой и хорошими манерами. Рядом с ним всегда крутились два-три дружка-адъютанта. Марина искренне считала их положительными личностями и активистами. — Они часто так… к тем, кто поменьше, — еле слышно объяснил Сопливик. Валентин выкрикнул в сердцах: — Столько всякой мерзости!.. А вы! Ну почему вы-то, пацаны, молчите? Не спорите, не сопротивляетесь! Все так же тихо, но с неожиданной упрямой ноткой Сопливик сказал: — Я сопротивляюсь… Потому и прогоняют… — Но почему никто не расскажет взрослым? — Кому? Марине, что ли? Или Мухобою? — Не Мухобою, а про Мухобоя! Как он вас… — Боятся, — рассудительно вздохнул Сопливик. А Валентин опять ощутил раздражение с оттенком брезгливости. И не сдержал досады: — Я же не про тебя. А почему другие… Вот даже Митников. Тоже… как барашек на мясокомбинате. Сопливик не обиделся. Наверно, и не учуял раздражения в свой адрес. Сказал, явно заступаясь за Илюшку: — Митников-то не Мухобоя боится… — А кого? — Характеристики. Каждому ведь в конце смены характеристику пишут. — Ну и… на кой она ему? В десять-то лет! В туалет с ней только… — Не-е… Вы не знаете. Он ведь тоже интернатский, мы из одной группы… — Ну и что? — А недавно его это… в семью взяли. Молодые тетенька и дяденька, усыновить хотят. После лагеря… А он боится, что если они прочитают плохую характеристику, то передумают. «Вот оно что…» — Валентин ощутил облегчение оттого, что Илюшкина покорность объяснялась так понятно. Ни при чем здесь ни природная трусость, ни мистика Босха. — Бредятина какая-то, — проворчал он. — Разве детей любят за характеристики? — Кого как, — с недетской умудренностью откликнулся Сопливик. «Тебе, бедняге, никакая характеристика не поможет», — подумал Валентин. Глянул на угловатое, некрасивое личико Сопливика — отмытое, с блестящими глазами, но все равно с печатью детдомовской неприкаянности. И сказал виновато: — Как же тебя не хватились ни разу, когда ты в своем гнезде ночевал? — Господи, а кому я нужен, — выдохнул Сопливик, и Валентина резанула эта простодушная горечь. — Вот что, голубчик! Ни в какое гнездо ты не пойдешь! Будешь ночевать у меня. Там, где сидишь. А я — вот здесь… — Валентин дернул от стены запасную койку. |