Онлайн книга «Сказки о рыбаках и рыбках»
|
Витька ответил без насмешки: — Зато ты красивая за двоих. Она была в отглаженной теннисной юбочке, в желтой блузке с белыми горошинами и белым галстучком. На длинных ногах новенькие желтые гольфы и белые сандалетки. И улыбалась — зубы крупные и круглые, как те же горошины на блузке. — Будто в парк собралась. Обдерешься ведь… — А сам-то! Руки-ноги тоже… — Меня никакие колючки не берут. — А меня, что ли, берут? Забыл, что я дочь лесничего? Он сказал примирительно: — Лесная фея… Ладно, пошли. — Напрямик через лес? — А другой дороги и нет. — Ох уж! — Я серьезно говорю… Прямо по меридиану. — Значит, строго на север? Или на юг? — Ох, да не по тому меридиану. Вот так… — Витька ладонью рубанул перед собой. — По гироскопу. Люся вздохнула. Ничего, мол, я в этих делах все равно не понимаю… Они перешли по пояс в траве поляну, пробрались через густой орешник опушки и оказались в полумраке под плотной широколиственной крышей. Здесь, в заповеднике, Витька до сих пор не знал всех названий деревьев. Лес был южный, среди могучих дубов и вязов стояли желтовато-серые, без коры, великаны с кружевными листьями. Их голые стволы оплетали мохнатыми канатами лианы с желтыми звездочками цветов. Чиркали по коленкам узорчатый густой папоротник и какие-то громадные ландыши. Воздух был как в прохладной гулкой аптеке — с валерьянкой и мятой. Кто-то шелестел и юрко шастал под ногами. Но змеи здесь не водились, шагать можно было без опаски. Люся сказала вроде бы насмешливо, но со скрытой робостью: — Все-то ты, Витенька, сочиняешь. Говоришь, всего пять километров идти… Я тут всю округу знаю, нет такого места. И папа говорит, что нету никакого Итта-дага. Витька прошелся по лежащему стволу — заросшему и трухлявому. Оглянулся через плечо. — Как же нет, если мы туда идем? Просто название я сам придумал. «Итта» — это… ну, по имени одного марсианского племени. А «даг» значит «горы», «предгорья»… Говорят, в древности сюда добирались кавказские племена. Может, от них там и развалины… — Сюда? Кавказские? Витька прыгнул со ствола, усмехнулся: — Ерстка… — Что? — Слово такое… Означает: «Может, было, а может, нет…» — Это по какому? По-реттербергски? — Что? — развеселился он. — Вполне по-русски!.. А ты же говорила, что не веришь ни в какой Реттерберг. — Но ты-то веришь… Ай! — Предупреждал ведь, что обдерешься. Под ноги не глядишь… — Пусти… — Люся легко перескочила мшистую, спрятанную в папоротнике корягу. — Просто я с тобой заболталась… — Эн ганг найт цанг унд найт аогенданг, — назидательно сказал Витька на северном наречии Вест-Федерации. — Что означает… — Да знаю! «На пути не мели языком, чтоб под глазом не быть с синяком»… — Ух ты! — изумился Витька. — Откуда? Она ответила с покровительственной ноткой, совсем как в прошлом году: — Радость моя, зимой, когда ты грызешь науки в своем Ново-Томске, я, по-твоему, где? Здесь, в Яртышском интернате. А твои «эмигранты» где? Здесь же… От них и научилась. — Но ведь… Их же, говорят, всех по домам разобрали, — неловко сказал Витька. — Не всех… Да и учатся-то все равно они там, вместе… Уж будто бы ты не знал! Витька неопределенно повел плечом. Было дело, в прошлом августе он вывел своим путем из Южной Пищевой слободы семерых мальчишек и шестерых девчонок — маленьких арестантов какой-то подлой тюремной школы. Кир, хозяин «Проколотого колеса», сказал — надо. Отец тоже. Витька тогда еще понятия не имел ни о Якорном поле, ни о Башне, но как поступать в таких случаях, знал не хуже Пограничников… Скандал, правда, случился немалый, и Витька всерьез поверил, что дед надерет ему уши, как «в старые добрые времена»… Но в скором времени дело замяли, тем более что ребятам все равно деваться было некуда… Потом Витьке и в голову не приходило, что кто-то будет об этом случае говорить и напоминать. Он пожал плечами: нашла, мол, о чем разговаривать. Люся поджала губы: сам начал, не я. Тут они вышли на конную тропу. Навстречу проскакали на лошадях без седел трое практикантов из учебного центра заповедника. Помахали руками. Тропа вывела из леса в ложбину с луговой травой и шапками кустарника. Воздух трепетал от кузнечиков и птичьего пересвиста. Сразу обдало солнцем. Прошли шагов двести среди высокой сурепки и белых зонтичных соцветий. С заросшего склона бежал среди кустов ручей. Вернее, даже речка — шириной метра три. Вода была темная, но очень прозрачная, видны все камушки. — Перескочишь? — без всякой задней мысли спросил Витька. Люся покосилась и, насупившись, стала расстегивать сандалетки. — Стой… — Витька присел, храбро ухватил ее за спину и под колени и, выгибаясь от тяжести, ступил в ручей. — Ай… Сумасшедший!.. Утопишь ведь… — Ага… — И хотя ноги сводило от холода (вода-то из горного родника), нарочно затоптался посреди речки, будто теряя равновесие. Ах, как здорово она завизжала и вцепилась в него… А на берегу опять сказала: — Сумасшедший. И он опять сказал: — Ага… Взяли влево, стали подниматься по склону, к зарослям. Люся наконец обратила внимание: — Ты почему хромаешь? — А… Укусила пчелка за пятку… — В прошлом году ты был гораздо серьезнее… — Ну и что? С возрастом все глупеют… Началась чаща дубняка, склон стал круче. Ветки хватали за плечи. Под рубашку Витьке скатился твердый желудь. — Тут тропинка, только ее не видно… Руку давай. Она послушно дала руку, но вдруг спросила: — Вить… А Дину ты тоже носил на руках? — Кого? — искренне удивился он. — Ну, Дину Ясвицкую… которую ты с теми ребятами привел. — С чего ты взяла? — Она говорила… Ты ее нес от платформы… — Святые Хранители! Состав стоял полминуты, насыпь высокая, дождь, скользко, они продрогли. Я и один их парнишка хватали всех на руки без разбора, тащили вниз… Я даже не помню, как кого зовут! Он говорил правду. Он помог этим ребятам и считал, что дело сделано. Потом он с ними почти не встречался. Потому что… потому что разные он и они, это было ясно сразу. Конечно, они хорошие люди, особенно старший (Антон, кажется), но… Витьке неловко было от их какой-то сдавленности, прижатости. Наверно, потом все у них наладилось. Теперь им хорошо, это главное. А для Витьки важны были не те, кого он вывел оттуда. Важен был тот, кто там остался. |