Онлайн книга «Синий треугольник»
|
Но вот что не почудилось! Надпись под белым отстиранным кругом опять была другая! И желто-зеленые буквы теперь не просто поменялись местами. Некоторые сделались иными: SERAFIMA. Конечно, я ничего не сказал. Просто стало радостнее на душе. А Ерошка, видимо, ничего не заметил. Выбрался из воды. Кузнечики с кроссовок прыснули в траву. — Никуда не денетесь, — вслед им сказал Ерошка. Стал натягивать кроссовки. Поморщился, ойкнул. — Что такое? — сразу испугался я. — Да так… Наколол где-то… — Покажи! На белой отмытой ступне был черный след укола с розовой припухлостью вокруг. — Еще не легче! Не хватало какого-нибудь заражения! Средство было пока одно: я нашел на берегу подорожник, намочил, приклеил к Ерошкиной ноге. Растоптанная «лёпа» наделась на ступню без сопротивления. Но сможет ли он идти? …Сразу скажу: никаких дурных последствий эта Ерошкина ранка не принесла. Но какое-то время я нес Ерошку на плечах, потому что ступать ему было больно — морщился и сопел. Конечно, он сперва побрыкался: — Ну, чего это я поеду на тебе, как детсадовское дитя! Я тяжелый! Но я сгреб его и закинул себе на шею. — Тоже мне тяжесть. Три кило макарон… — Не разуваясь, перешел ручей и резво зашагал через луг. Ромашки и колокольчики захлестали по мокрым штанинам. Солнце стало белым и жарко светило мне в левую щеку. Ерошка, смирившись с ролью «детсадовского всадника», сперва молча побалтывал ногами. Потом хихикнул: — А что тяжелее? Три кило макарон или три кило чугуна? — Старая шуточка, — сказал я. — Старая, а ответа никто не знает. Думаешь, одинаковая тяжесть? — А разве нет?— А вот и нет. Три кило чугуна тяжелее. — С чего ты взял? — А конечно! Вот урони себе на ногу макароны и чугун одинакового веса! Сразу убедишься. — Спасибо за совет. Хорошо, что на ногу, а не на голову… Он хихикнул опять. Привычно так, будто в прежние времена. Потом озаботился: — Тебе не очень тяжело? — Мне совсем не тяжело, — соврал я, стараясь дышать ровно. — А то, может, спустишь меня? Нога уже не болит… — Сиди, не ерепенься. А то спущу и… дам тума`ка. Он обрадованно фыркнул: — Надо говорить «тумака`»! — Ты же сам говорил «тума`ка»! — Это раньше. А теперь… — А что теперь? — Подожди, — отозвался Ерошка рассеянно. И примолк. Мы наконец вышли к луговой дороге. Передохнули, присев на валявшуюся у обочины шину самосвала. Потом я снова преодолел Ерошкино (не очень энергичное) брыканье и посадил его на плечи. Поскольку мы не знали, в какую сторону идти, я пошел так, чтобы солнце светило в спину. Ерошка вдруг сказал сбивчиво: — Па… послушай, дядя Слава. Я стихи досочинил. Те, про макаку. — В самом деле? Когда досочинил? Сейчас? — Нуда… — Читай давай, — велел я. Он смущенно попыхтел у меня над головой и заговорил. Без выражения, но внятно: Заведу себе собаку,
Дам ей имя Макака`
И совсем ни разу даже
Я не дам ей тумака,
Никогда.
Пусть она на кошек лает,
За штаны меня хватает,
Все же на своем веку
Никогда я, никогда я
Не обижу Макаку`.
Ни за что…
— Да… — сказал я вполне правдиво. — Очень такое… проникновенное стихотворение. По-моему, у тебя талант… — И почему-то сразу испугался: вдруг он скажет: «Есть в кого…» Но Ерошка не сказал эту непонятную фразу. Только посопел со скромным авторским удовольствием. Дорога стала подыматься на взгорок. — Отпусти, пойду сам, — опять сказал Ерошка. — Сиди тихо… Макака`. Он притих с дурашливой послушностью. Кругом до горизонта лежали луга. Роса уже высохла, не было сверкания, но травы пестрели цветами. Густо носились бабочки, заливались пичуги. — Ого… — вдруг сказал Ерошка. И даже взлягнул. — Что такое? — Уже видно, — со значением произнес он. И, кажется, с опаской. — Что видно? — Город… — Какой город? — Просто Город, — сказал он. Мы были на верхней точке пологого перевала. — Я ничего не вижу… — (Но сердце у меня почему-то стукнуло вразнобой с обычным ритмом.) — Потому что ты внизу, а я над тобой. — И… что же ты видишь? — Город, — опять сказал он. Я потоптался на месте и спросил (потому что догадался): — Тот, где Еська? — Ну… да. И Еська тоже… Я опять хотел сказать, что ничего не вижу. Только травы и неясные облака. Но город (Город?) уже поднимался над травами. Прежде всего я увидел золотые искры. И понял, что это купола. Потому что вспомнил белую церковь в лугах за Малогдой. — Ерошка! Это, кажется, купола блестят! — Ну да! Затем выросли из трав башни. Всякие. Были там и колокольни, и ретрансляторы, и водонапорные башни, похожие на средневековые постройки. Появились белые хребты многоэтажек. И было ясно (чувствовалось!), что среди этих современных кварталов прячутся деревянные переулки с резными воротами, лестницами на косогорах, мостиками через овраги, голубятнями и садами, где журчат старые фонтаны с чугунными фигурами журавлей, оленей и ребятишек, сцепивших руки в вечном, безостановочном хороводе… — Что же это все-таки за город? — опять спросил я. Как-то по-глупому строго, словно дотошный учитель. Хотя, конечно же, я знал… — Опусти меня на землю, тогда скажу. Я снял Ерошку с плеч. Он встал рядом. Прямой, независимый и чуть отстраненный. — Это Город, который ты придумал. — Ничего такого я не придумывал! — насупленно сказал я. — Нет, придумывал! А потом забыл… — Я никогда ничего не забываю, — сообщил я Ерошке с глупым упрямством пенсионера. — Хы! А шхуну с синим кливером? — Я ее не забыл! — Ты забыл, что по правде плавал на ней… — Ерофей! Ты издеваешься? Он дурашливо нагнул голову. — Ну дай, дай мне по шее тума`ка! |