Онлайн книга «Мальчик со шпагой»
|
— Здравствуй… Но у меня, к сожалению, только негативная информация. У нас дома «Географический энциклопедический словарь», там все названия. Но мыса Святого Ильи там нет… — Ну, нет так нет. — Сейчас письмо Никиты Таирова волновало Кинтеля гораздо меньше, чем вчера. — Ты сядь и отдышись. А то будто за тобой племя ирокезов гналось… Салазкин послушно засмеялся. Сбросил у порога кроссовки, прошел в комнату, присел на стул. Вздохнул: — Там, в словаре, есть только горы Святого Ильи. В Кордильерах… — Далековато, — сказал Кинтель. — Если уж искать, то поближе… Тебе дома не попадет за то, что пошел ко мне? — Еще ведь не поздно. Было около семи, в окно сквозь ветки светило совсем низкое оранжевое солнце. — А я почти весь день «Устав» читал. Но целиком его не осилить. Это уж, наверно, только историки могут… — Папа говорит, что там есть очень любопытные места. Даже перекликаются с современностью. Например, про борьбу с бюрократами… — Давай ты сегодня книгу отнесешь домой. А то у отца небось на душе кошки скребут… — Да ничего подобного! — Ну, все равно пора возвращать. Я тебя провожу. — И обязательно зайдем к нам! — Вот уж фигушки! Салазкин, глядя в пол, тихо сказал: — Папа очень просил зайти. И мама… — Ну вот! На кой это… Не поднимая головы, Салазкин глянул сквозь во-лосы: — Но ведь нельзя же так… Надо же как-то, чтобы все по-хорошему. Раз уж мы… познакомились… «И надо сказать профессору спасибо за книгу, — подумал Кинтель. — А то свинство получается…» — Ладно… Только учти: я на минутку… Салазкин радостно подскочил: — Да ты не бойся, маме сейчас не до тебя! И не до меня! Потому что такое семейное потрясение: Соня и Зоя в Москве разом замуж собрались. Они же все вместе делают, одинаково! И даже обоих женихов зовут Сергеями! Мама в трансе… — Потому что оба Сергеи? — усмехнулся Кинтель. — Вообще… Все четверо студенты, жить-то где? В общежитии? Масса проблем… Профессора Денисова не оказалось дома. А с матерью Салазкина встреча получилась (к великому облегчению Кинтеля) без всяких лишних сложностей. Та прямо у двери быстро взяла закаменевшего Кинтеля за плечи, наклонилась: — Даня! Вот и славно, что пришел. Я знаю, ты на меня тогда обиделся. Ну и правильно обиделся! Только ты меня пойми, я за Санчика так дрожу. Столько всего кругом, каждый день сообщения о всяких жутких случаях… С дочками-то меньше забот было, они всегда друг с другом. А с этим постоянно всякие истории… — Это с ними сейчас истории, — весело напомнил Салазкин. — Я-то жениться пока не собираюсь… — Ох, не жизнь, а кошмар… — Мать Салазкина смешно, как бабушка, всплеснула руками. От нее слегка пахло духами и кремом и еще чем-то хорошим таким, домашним. Как давным-давно, в почти забытые времена, пахли в шкафу мамины платья. Мама уехала, а платья почему-то остались. И Кинтель, крошечный совсем, когда оставался один, открывал шкаф, зарывался в платья лицом и вспоминал. И почему-то очень боялся, что кто-нибудь увидит его в этот момент… Он проговорил, глядя в плетеный половик: — Я понимаю, конечно… Район незнакомый, люди тут всякие… Каждая мать за сына боится. Ему очень хотелось, чтобы мама Салазкина поверила, что он понимает и не обижается. И она, кажется, поверила, по лицу видно. Тогда Кинтель сказал с облегчением: — Вы передайте Александру Михайловичу большое спасибо за книгу. Я пойду, до свидания… — Куда?! — хором сказали Салазкин и мать. И она добавила решительно: — Так в гости не приходят, без чая не отпущу! Тем более у нас на работе сегодня конфеты давали по заказу. «Кошкин дом» называются, вы, мальчики, таких и не видели… Вот этого Кинтель боялся больше всего! Чаепития и всякого светского общения. И вдруг обрадованно вспомнил: — Ой, да я же телевизор не выключил! Звук убавил до отказа и забыл! Вот как полыхнет! Я побегу!.. — Я с тобой! Провожу! — подхватил Салазкин. — Только недолго! — всполошилась мать. — Мы еще погуляем потом! — решительно заявил Салазкин. — На ночь глядя?.. Тогда возьмите Ричарда! Ему тоже гулять надо. Через минуту они мчались по освещенной закатом улице Достоевского. Салазкин крикнул на бегу: — Ничего не будет! Черно-белые загораются очень редко! — Кто его знает? Он один раз уже дымил!.. А спущенный с поводка Ричард был счастлив. Он мчался рядом и дурашливо хватал то Салазкина, то Кинтеля за штанины. Когда ворвались в квартиру, старенький «Фотон» мирно и бесшумно мерцал экраном. Кинтель с облегчением повалился на тахту. Салазкин бухнулся в скрипучее кресло. Ричард обошел квартиру, обнюхал мебель и выжидательно уселся у дверей. — Фу-у, — выдохнул Кинтель. — А я уж думал, полыхает наш памятник архитектуры… Знаешь, Санки, этому дому двести лет. — С ума сойти! Привидений здесь нет? — Домовой, говорят, есть. У соседей на первом этаже… Ричард у дверей тихонько поскулил, напомнил о себе… — Не нагулялся, — сказал Салазкин. — Может, вы-ключим телевизор и побродим? — Ага… Сейчас, отдышусь маленько… На экране шла программа Российского ТВ. Опять (который раз!) показывали горящие танки, потом митинг, потом — как снимают краном с постамента памятник Дзержинскому. Салазкин тихо проговорил: — А Павлика Морозова тоже сняли. И бросили у забора… Кинтель сел: — Когда? Он же совсем недавно стоял, помнишь? — Да… А сегодня у нас было всего два урока, и я поехал на Калужскую, к Корнеичу. Надо было про одно дело спросить… А сад-то с памятником как раз на полпути. Обратного трамвая долго не было, я пошел пешком. Когда проходил мимо сада, глянул вдоль аллеи, а памятника нет. Постамент пустой… Я подошел, оглянулся, а потом вижу, он в сорняках… — Ну что за сволочи, — шепотом выговорил Кинтель. — Скидывали бы памятники, которые себе ставили. То есть взрослым. А пацанов-то чего трогать… — Мне… как-то не по себе стало. Знаешь, Даня, будто его… расстреляли и бросили… «И наверно, из того окна это видно», — подумал Кинтель. Он встал. Попросил нерешительно: — Может, съездим посмотрим? Это ведь недалеко… Зачем такое нужно, он не смог бы объяснить. Но Салазкин и не спрашивал. — Конечно! Пошли. Им повезло: «двадцатка» подкатила к остановке как по заказу. И в вагоне было свободно, никто не заругался, что едут с собакой. Когда подъехали к саду, уже начинали густеть сумерки. Постамент, где раньше стоял щуплый непокорный мальчишка, был пуст. |