Онлайн книга «Давно закончилась осада...»
|
— А вот помнишь… ты про памятник рассказывал… чтобы нарисовать. Вот я… пробую… Они помолчали. Женька ссутулился на скамейке и водил тупым концом карандаша по закрытой папке. Славке вдруг показалось, что Аверкин выцарапывает на коже буквы NC. И тогда Тим, словно через пограничную полосу, шагнул: — Женя… Покажешь? Женькины щеки вспыхнули, он согнулся, будто грудью хотел прикрыть папку. Но тут же выпрямился. Прошептал: — Только еще не готово. Набросок еще… — Ну и что! — быстро сказал Славка. Он сел рядом с Женькой, а Тим обошел скамейку и встал сзади. Женька медленно отвернул крышку. На серовато-желтом листе была нарисована площадь: дома в отдалении, камни, остатки стены, трава и голуби. Но это было не главное. Главными были ребята. Они втроем стояли на низкой каменной площадке сдвинувшись плечами и взявшись за руки. Они были почти такие, какими представил их Славка, впервые оказавшись на площади Карронад. Только третий — в съехавшем набок галстуке, со сбившимся бинтом на колене, с приподнятыми ветром волосами — не был угрюмым. Он смотрел спокойно и открыто. Они все смотрели спокойно и открыто-маленький артиллерист со старинных бастионов, двенадцатилетний юнга из морской пехоты и нынешний мальчишка из ближней школы. В их лицах не было суровости. Но улыбок тоже не было. Женька тихо сказал: — Я сначала хотел их веселыми нарисовать. Думал: пускай смеются несмотря ни на что… Но не получились они веселые… — Ну и не надо, — откликнулся Тим. — Какое уж тут веселье… А так все правильно. Да, Славка? Славка кивнул. Женька был художник. Мастер он был, ничего не скажешь. Нарисованный памятник отливал металлом, и в то же время мальчишки выглядели живыми. Славка тихо спросил: — Ты их долго рисовал? — Долго, — признался Женька и тут же, не меняя голоса, не поднимая лица, проговорил: — Слава, Тим, возьмите в матросы… После этих слов стало совсем тихо. Славка не двинулся, и Тим тоже замер. А надо было ответить. Что? Можно было сказать: «Ты же в художественной школе занимаешься…» Или другое: «Понимаешь, у нас яхта на двух человек…» Но в такие моменты нельзя изворачиваться и хитрить. По крайней мере. Славка не мог, не хотел. И Тим, видимо, не хотел тоже. Потому что Женька просился не в матросы. Ему просто хотелось быть вместе со Славкой и Тимом. Славка медленно повернулся к Тиму. Тим опустил глаза. Женька сказал шепотом: — Я тогда не думал, что ты всерьез насчет «Сатурна»… Я бы не испугался. — Ну, а если бы даже испугался… Подумаешь, — хмуро сказал Тим. — Каждый может испугаться… И вообще это была глупая затея, теперь я понял. Славка опять оглянулся на него. Удивленно. — В самом деле, — сказал Тим Славке. — Я уже думал. Надо было не так. Надо было шум поднимать на весь город. Может быть, и спасли бы «Сатурн». Женька повторил негромко, но упрямо: — Я все равно бы не испугался. — Я знаю, — сказал Тим. Женька обрадованно поднял голову. Папка соскользнула у него с колен. Листок с рисунком спланировал в сторону и лег на камни. К нему бросились все трое. Хотели схватить, перепутались руками. Посмотрели друг на друга и засмеялись. — Порвем ведь… — сказал Славка. — Осторожнее… А Тим спросил у Женьки: — Ты хорошо плаваешь? — Не знаю… Нормально. А что, Тим? — «Что»… А если вылетишь с яхты? — Тим… Я хорошо! — Если потонешь, в другой раз не возьмем, — сказал Славка. Шуточка была так себе, но разве в этом дело? Женька сразу сделался такой счастливый. Но он стеснялся показать, какой он счастливый, закусил губу и понес рисунок к папке. Тим и Славка пошли за ним. В распахнувшейся папке лежали другие листы. И сверху… Сверху лежал большой портрет Шастика! Уже сбегались легкие сумерки, но стало видно, что Женька опять покраснел. Его не успели ни о чем спросить, но он, видимо, и сам понял, что ребята удивились. — Это я для Потапенко нарисовал, — пробормотал он. — Она просила зайца, чтобы сшить такого же, как раньше, а я не стал. Я подумал: зачем вам другой Артемка? И вот этого придумал… — Женька! Значит, Любка тебе все рассказала? — Она же слово дала, — сказал Тим. — Она еще раньше рассказала, вечером в воскресенье. Она уже все знала… Ребята, я ей сказал, чтобы молчала намертво! И сам… «А ведь правда: он в понедельник и вида не подал, что знает», — подумал Славка. — Ну и хорошо, — решительно сказал Тим. В самом деле хорошо. Не надо будет ничего скрывать от Женьки. Они уложили рисунки в папку и сели на скамью. Помолчали. Потом Женька спросил: — А этот… которого она сшила… Его как зовут? — Шастик, — сказал Славка. — Он плавает с вами? — Плавает. Завтра увидишь, — пообещал Тим. — Я его живьем-то и не видел, — объяснил Женька, — Она сшила и — даже не показала. — Странная она, эта Любка, — сказал Славка. — Я ей говорю тогда: «Спасибо за зверя», а она как фыркнет: «П-жалста…» И больше разговаривать не стала. Пошла драться с Савиным. — У каждого свой характер, — заметил Тим рассудительно. Стало еще темнее. На военных кораблях переливчато и немного печально заиграли горнисты. Это значит, верхний краешек солнца ушел за морской горизонт. Над Орудийной бухтой зажглись огни. Вдали коротко прозвенели куранты: три четверти. Славка пошарил в кармане, достал мамины часы и положил на левую ладонь. Темнота наваливалась очень быстро, но он различил циферблат и стрелки. Было без пятнадцати минут семь. Рядом с часами темнела маленькая точка — след карандашного прокола. Тимкина веснушка. Славка осторожно согнул пальцы, словно хотел согреть севшую на ладонь бабочку… Из недалекого переулка, где светились окна, выбежали на площадь четверо мальчишек. Разглядели в сумерках, что кто-то есть на скамейке, и подошли. — Тим! Ребята, Тим пришел! И Славка! — А это Женька, — сказал Тим. — Погоняем искорки? — А биток есть? — Вот. — Мальчишка протянул зазубренный кусок железа. — Похоже на осколок, — сказал Женька. Славка взвесил железо в руке: — Тяжелый. Хорошо бьет? — Здорово! Попробуем? — Вставайте на тот край, — сказал Тим. — А мы здесь, втроем. Ребята убежали метров за двадцать и выстроились там еле различимой шеренгой. |