
Онлайн книга «Звезды под дождем»
— Журка-журавленок… — не то спросила, не то просто сказала она. — Ну… не знаю. Это из-за фамилии. У меня фамилия Журавин… Я сам себя так прозвал случайно. — Удачно прозвал… А как это получилось? Он смешно сморщил переносицу. — А… такой случай, прошлой весной еще. Нас в пионеры принимали, сразу весь класс, ну и столько забот было, репетиции всякие, форму специальную шили, концерт готовили, и все переволновались, конечно… Наконец, собрались в зале — и ребята и родители, и там у одной девочки бабушка пришла, активная такая. Про все расспрашивала, всем восхищалась. Мы построились, а она давай нараспев: "Ах вы, мои красавчики, ах вы, журавлики…" Я с краю стоял, мне нужно было первому Торжественное обещание давать. Я и так дрожал, а тут в голове что-то совсем переключилось. Когда скомандовали, шагнул вперед и начал: "Я, Жура Юравин…" Все как грохнули. — Он вздохнул и покачал головой. — Ну ничего, это бывает, — сказала Вера Вячеславовна. — Да ничего, конечно… Потом все было как надо. А "Журка" ко мне так и приклеился… Теперь даже мама так зовет. — Тогда и я буду так тебя звать… Давай, Журка, передвинем стол. Вот сюда… Прекрасно. Ты теперь посиди немножко, а я заправлю в суп макароны… Когда Вера Вячеславовна вернулась в комнату, Журка не сидел. Он стоял перед картиной, нагнувшись и упершись ладонями в колени. — Ты слишком близко рассматриваешь. Надо отойти подальше. — Я знаю, я издалека уже смотрел… А сейчас я разглядываю, как это сделано. Просто чудо такое: пятнышки краски намазаны, а издали взглянешь — как живое… — Нравится? — обрадовалась Вера Вячеславовна. — Это Иринкиного папы работа. Он у нас художник. — Я догадался, — откликнулся Журка и опять оглядел стены. А потом, почуяв скрытый вопрос Иринкиной мамы, сказал: — А мой папа — шофер. "Надо же! — удивилась Вера Вячеславовна и тут же насмешливо одернула себя: — А ты думала, что он обязательно сын доктора наук или артиста оперы? Ну и представления о людях у тебя! Как в девятнадцатом веке…" — Папа — водитель первого класса, он всегда на самых тяжелых грузовиках ездит, — объяснил Журка. — Для него, чем больше машина, тем лучше… К нему в кабину заберешься — будто на второй этаж… — А мама твоя кем работает? — Мама… — Журка мельком улыбнулся. — Она, пожалуй, художница… Только не по картинам, а по костюмам. Она училась на модельера, потом ей там что-то не понравилось, и она стала работать машинисткой. Только она все равно постоянно шьет, ей нравится придумывать всякие костюмы. Она для молодежного театра у нас в Картинске столько всего нашила… — То-то я любуюсь твоей рубашечкой: она как по заказу. Мамина работа? — Конечно. Она для меня все сама шьет, даже школьную форму. Или в крайнем случае магазинную подгоняет как надо. Вера Вячеславовна вздохнула: — Лет семь назад я бы обязательно упросила твою маму сшить рубашку для нашего Вити. А теперь он выше меня… Сейчас покажу, какой у Иринки брат. Она принесла фотографию, с которой смотрел тонколицый симпатичный парень в больших очках и солдатской фуражке. Журка с минуту внимательно разглядывал снимок. Потом сказал доверительно и немного жалобно: — Хороший брат… А у меня никого нет. Тоже хочется, чтобы кто-нибудь был: хоть большой, хоть маленький… — Ну, может быть, еще будет, — осторожно утешила Вера Вячеславовна. Журка шевельнул плечом и опять коротко сморщил переносицу. — Мама говорит: "Вы, мужчины, лодыри, а мне одной такие хлопоты на старости лет…" Вера Вячеславовна засмеялась: — Да сколько же маме лет? — Тридцать два… — Господи, да это самая молодость! Мне бы, старухе, такие годы… — Что вы! Вы совсем молодая, — как истинный джентльмен, заспорил Журка. Смутился и чуть порозовел. — Ладно уж, не утешай, — усмехнулась Вера Вячеславовна. — Лучше расскажи, как вы познакомились с Иринкой. Журка охотно поведал о встрече в парке, и его рассказ был очень похож на рассказ Иринки. Только, вспомнив про резинку, Журка признался: — Я сначала боялся угощать. Она старая, засохшая была… — Между прочим. Иринка терпеть не может никакую жвачку, даже самую свежую и сладкую, — улыбнулась Вера Вячеславовна. Журка немного удивился, а потом признался с насмешливым вздохом: — Между прочим, я тоже. Меня еще весной кто-то угостил, она и завалялась в кармане. А вчера я из-за холода влез в джинсы и наткнулся на нее… — Он подумал и вдруг проговорила. — Вот ведь какая случайность. Если бы не было резинки, мы, может, и не познакомились бы. — Это хорошая случайность, — сказала Вера Вячеславовна. — Да и вообще здесь много счастливых совпадений. Хотя бы то, что вам обоим пришла мысль пойти в парк. Погода-то была не для прогулок. — А я всякую погоду люблю, — откликнулся Журка. — И незнакомые места люблю. Парк от нашего дома недалеко, вот я и пошел обследовать окрестности. — Значит, вы совсем недавно в наш город приехали? — Три дня назад. Ира первая, с кем я тут познакомился. — Будем надеяться, что это неплохое начало, — слегка торжественно сказала Вера Вячеславовна. — Только знаешь что, Журка… Она не выносит, как зубную боль, когда ее зовут Ирой. — Да? А вчера сама так назвалась. — Это от смущения… Все ее зовут Иринкой, а отец Ришкой. — Я запомню, — просто сказал Журка. И в это время затарахтел звонок. — Легка на помине! — воскликнула Вера Вячеславовна. Слегка запыхавшаяся Иринка влетела и замерла. Секунду смотрела на Журку, будто не узнавая. Потом сказала с еле заметной кокетливой ноткой: — О! Ты уже здесь. Повернулась к матери и с изящным реверансом протянула ей зонтик. Потом словно что-то стряхнула с себя и стала обыкновенной Иринкой. Весело спросила у Журки: — Давно пришел? — Пришел точно, как вы договорились, — ответила за Журку Вера Вячеславовна и легонько притянула его к себе. — И мы уже успели познакомиться. Кстати, Иринушка, этого товарища зовут не Юра, а Журка. Интересное имя, правда? Иринка удивленно шевельнула бровями. — Вообще-то это не имя, а прозвище, — смутившись, объяснил Журка. Иринка серьезно спросила: — А ты не обижаешься на прозвища? — На это нет, — сказал он так же серьезно. — Меня первый раз так Ромка назвал… — Кто же этот Ромка? — спросила Вера Вячеславовна. — Это друг мой… был… — сказал Журка чуть потускневшим голосом. И тут же встрепенулся: — Ой, я ведь марки принес! |