Книга Мушкетер и фея, страница 38 – Владислав Крапивин

Шпуня наконец сообразил, что бабка его, кажется, не узнала. И себя на портрете не узнала тоже. Тут что-то другое…

Так оно и было.

После того как Вика, Джонни, Катя и Юрик ушли, почти сразу к бабке пожаловали вчерашние гости — с той же бумагой насчет сноса. Бабка взялась за швабру, а когда посетители убрались, она решила действовать активно. Вышла на улицу, чтобы найти кого-нибудь пограмотнее, изловила Шпуню и доставила в дом.

— Я говорить буду, а ты пиши. Без ошибок-то умеешь? — Она вынула из пыльного буфета чернильницу-непроливашку и дала Шпуне толстую ручку-вставочку со ржавым пером. Положила серый листок.

— Садись давай к столу.

— Ага, "садись". — с горькой ноткой сказал Шпуня и встал на табуретку коленями.

— Пиши, значит… "В городской совет от гражданки Кошкиной Натальи Федосьевны… "

И бабка продиктовала грозное заявление, в котором говорилось, что дом свой она, гражданка Кошкина одна тыща девятьсот одиннадцатого году рождения, сносить не даст и никуда отседова не поедет, потому как для гаражей есть специальные места, а здесь живут пожилые люди и играют пионеры и школьники, которым нужны свежий воздух и зелень.

Вспомнив о бабкиной зелени, Шпуня передернулся и поставил кляксу. Под этой кляксой бабка вывела свою корявую подпись и пошла на кухню, чтобы принести скороспелое яблочко и одарить грамотного помощника. Шпуня, однако, не стал ждать награды и выскользнул в сени.

Здесь он увидел шлем.

Джонни встретился со Шпуней один на один. Пришел к нему домой и спросил:

— Шпуня, ты стянул эту штуку?

— Ха, — сказал Шпуня, стоя на пороге. — Докажи.

— Зря старался. Это не шлем, — объяснил Джонни.

— Врешь.

— Честное слово, — печально сказал Джонни.

Шпуня задумался.

— Ну и что? — спросил он наконец.

Скрутив в себе гордость, Джонни мягко проговорил:

— Слушай, отдай ее мне. Пожалуйста. Это старая сломанная ступка. Зачем она тебе?

— А тебе? — язвительно поинтересовался Шпуня.

— Мне — до зарезу, — признался Джонни. — А тебе она все равно ни к чему.

— Главное, что она тебе "к чему", — рассудительно заметил Шпуня. — Чего ж я буду ее отдавать? Разве мы с тобой друзья-приятели?

Это была удивительно здравая мысль: сделать пользу врагу — значит сделать вред себе.

Джонни понял, что не разбудит в Викторе Шпанькове ни благородства, ни сочувствия. Все было кончено.

— Эх ты, Шпуня ты и есть Шпуня, — презрительно сказал Джонни. Тот грозно прищурился, но Джонни продолжал: — Если бы я захотел, ты бы эту ступку сам ко мне домой притащил…

— Ха! Как это?

— Очень просто. Я бы сказал: "Шпуня, тащи. Или всем расскажу, как ты вляпался бабке в капкан, когда лазил за шлемом. Вот потеха!.. "

У Шпуни округлились глаза и отвисла губа. Джонни усмехнулся:

— Думаешь, никто не видел? Юрка Молчанов не дурак, он выследил. И Катька знает… Но ты не дрожи, Шпуня, мы никому не скажем, хоть ты и… Ну ладно. Это ты на нашем месте всем бы начал звонить, а мы не такие. Спи спокойно, Шпуня…

Гордый и печальный Джонни ушел домой, размышляя о том, из-за каких пустяков ломается порой человеческая судьба. Он хотел уже ложиться спать, когда мама сказала:

— Там к тебе какой-то мальчик пришел. Опять у вас приключения на ночь глядя?

Джонни выскочил в коридор.

Шпуня, отведя в сторону глаза, протянул ему тяжелый газетный сверток в авоське.

— Шпуня… — проговорил Джонни. — Витька, ты это… Спасибо.

— Сетку давай обратно, — угрюмо сказал Шпуня.

Катя не спала. Она не удивилась, что взмыленный Джонни примчался к ней за час до полуночи. Инна Матвеевна тоже не удивилась: за три года она привыкла к характеру своего ученика Жени Воробьева. Немного удивилась Вовкина мама, когда Джонни и Катя затрезвонили в квартиру Шестопаловых. Она покачала головой, но ничего не сказала и пошла звать своего знаменитого сына.

Алхимик появился, поддергивая трусы и зевая.

— Рехнулись? Вы бы еще в три часа ночи…

Но тут он заметил ступку и замолчал.

— Вот, — сказал Джонни, протягивая посудину.

Вовка с почтением взял увесистый ржавый сосуд, покачал в ладонях.

— Ничего, — с удовольствием пробормотал он.

— Мы знаешь как торопились! — объяснил Джонни. — Этот человек уезжает через два дня. Надо успеть.

— Два дня — это плохо, — сказал Вовка. — Это в обрез… Тут работы невпроворот, да еще испытания не меньше суток…

— Вовочка… — жалобно начала Катя (Джонни слегка поморщился). — Вовочка, а может быть, ты прямо сейчас начнешь работать? Чтобы не терять ни часика…

— А спать за меня будет Пушкин?

— Вовочка… Ну, ты же ученый. Ученые ради науки… они даже на костер шли!

— Идите вы сами на костер, — бесчувственно отрезал Вовка, но вдруг поморгал и спросил: — А ступка эта… Вы ее только на время даете? Или…

Джонни горячо заверил Алхимика, что замечательная ценная историческая ступка дарится ему на веки вечные.

— Ну ладно, — смягчился Вовка. — Завтра наведайтесь…

Наведываться не пришлось. Джонни еще спал, когда примчалась Катя.

— Готово!

Джонни взлетел с постели.

— Принесла?

— Нет. Оно в холодильнике остывает. Вовка сказал, что через полчаса можно забрать… Давай скорее, а то он заляжет спать, не достучимся!

Через минуту ранние прохожие вздрагивали и смотрели, как два курчавых мальчишки-велосипедиста летят, не разбирая дороги и пугая кур.

В конце Песчаной улицы, где начинались кварталы новых домов, светловолосый велосипедист хотел на скорости перескочить канаву и полетел в траву…

Джонни поднялся, качая головой. Катька подскочила и деловито ощупала его голову, руки и ноги. Она считала себя великим медиком.

— Да все в порядке, — нетерпеливо сказал Джонни.

— Не все, — возразила Катя. — Вон на коленке…

— Да это старая царапина!

— Я не про царапину. Вот здесь кожа чуть-чуть соскоблена.

— Да чуть-чуть же!

— Все равно. Если верхний слой кожи разрушен, могут проникнуть микробы и начнется воспаление… Придем к Вовке — продезинфицируем…

Джонни думал увидеть Вовку заспанным и хмурым, но Алхимик был весел и бодр — как истинный ученый, завершивший удачные опыты.

— Сейчас принесу. Хватит на дюжину лысых, — пообещал Вовка.