Книга Стража Лопухастых островов, страница 26 – Владислав Крапивин

— В чем?

— Вы не знаете, что такое кредо? — изумился Лучик. И смутился. — Ох, извините…

— Кажется, знаю, — вспомнил Авка.. — Нам говорили на уроке истории. Это вроде как главная установка. Такое основное понятие…

— Да! И вот как оно у меня звучит:

Потому что каждый поэт должен ко всем испытывать дружеские чувства… Вот я увидел вас и сразу…

— Я тоже, — сказал Авка совсем уже без всякой хитрости. Потому что Пуня-Лучик и правда был славный. Может, в Авкиной школе кто-то и хихикнул бы: "бзяка-задавака", но Авка видел, что у Лучик сыплет свои стихи не для хвастовства, Это он из безоглядной любви к поэзии, тут уж ничего не поделаешь. Зато добрый.

— Только, пожалуйста, никому не называйте мой полный псевдоним, — осторожно попросил будущий Лучезар Крылатый. — Он пока тайна. Вы ведь не выдадите?

— Конечно, нет! Выдавать чужие тайны — это самая подлая гугнига!

Лучик удовлетворенно кивнул. Видимо, что такое "гугнига", в этом мире знали.

— Скажите, Авка… а у вас есть какая-нибудь тайна? — спросил Лучик очень деликатно.

Авка не удивился. Кажется, у них с Лучиком намечалась дружба, а в этом случае всегда принято делиться тайнами.

— Конечно, есть, — вздохнул Авка. — Иначе зачем бы я сунулся в тот пустой осокорь очертя голову? Но это долгая история. Рассказать?

— Разумеется! — И Пуня-Лучик с размаха уселся в сено. К своему блестящему костюму он относился с поэтическим небрежением. Авка сел рядом. И рассказал все с самого начала — про Звенку, про Мукку-Вукку и свои планы.

Лучик был хотя и поэт, но не совсем бестолковый. Суть вопроса он уловил быстро. И деловито высказал свои суждения.

По его словам, БЧП была никакая не пустота, а, скорее всего, обрывок старого гравитационного поля (то есть силы тяготения). Она думала, что кого-то растворяет, а на самом деле только пропускала сквозь себя и сваливала сюда, в подземный мир. За долгое время здесь набралось столько всего — и вещей, и живых существ, что начала развиваться своя особая цивилизация…

Насчет китов здесь тоже слышали, но до них еще очень далеко. И помочь Авке сможет, пожалуй только Председатель ПУУКа (Подземного Универсально-Ученого Круга) — знаменитейший и всё знающий академик Уко Двуполовинус.

— До него, наверно не добраться, — загрустил Авка.

— Я постараюсь помочь. Мы немного знакомы. В прошлом году он выступал у нас в школе с лекцией про вывернутые пространства, а я читал ему стихотворное приветствие:

Потому что у него седая бородища — во, как два крыла! Он потом подозвал меня и говорит: "Юноша, у вас талант. Заходите как-нибудь в гости, поговорим о музах…" Ну, я не заходил, конечно, стеснялся. А теперь можно попробовать.

Да, в самом деле удача не оставляла Авку! Может, и правда до встречи со Звенкой не так уж далеко?

— Идем скорее!

Лучик с готовностью поднялся. По луговой траве они зашагали к синевшему вдали городу. Но почти сразу Авка спохватился:

— Ох… А как я с таким синяком-то? Что скажут люди в вашем городе?

— Скажут: герой! Когда узнают, что это ты зажег солнце! — Во время беседы они незаметно перешли на ты.

— А не попадет? — поежился Авка.

— За что?

— Мало ли… Раньше тоже зажигали. А их за это на костер или в темницу… — Авке вспомнились кое-какие факты из уроков истории.

— Не попадет. Наоборот, будут прославлять и благодарить… Хотя…

— Что? — испугался Авка.

— Если бы даже и то, чего ты боишься… Страдания облагораживают человеческую жизнь.

Авка сказал, что не хочется ему облагораживаться таким способом. Некогда это, и вообще…

— И все-таки я тебе завидую, — вздохнул Лучик.

— Нашел чему…

— Да я не про костер и темницу, а про те страдания, которые уже есть. Из-за Звенки. Мне бы такие! Любовные муки поэту во как нужны, а их у меня еще ни капельки не было… Да и вообще никаких…

— Совсем никаких страданий? — посочувствовал Авка.

— Только мелочь всякая. Например, объяснение с папой, когда он узнал про переэкзаменовку по математике… Правда одно серьезное страдание имеется, но я уже притерпелся. Потому что никуда не денешься…

— А… какое оно? — осторожно сказал Авка.

— Ты ведь и сам видишь…

— Ничего я не вижу! Где оно?

— Посмотри на меня как следует.

— Ну… смотрю. И что?

— Разве у меня поэтическая внешность?

— А разве нет? И прическа, и бант…

— При чем тут бант! Поэты должны быть стройные, с талией, а я… Девчонки меня зовут "Пу-Пу". То есть "Пуня-пупсик"…

Лучик и правда был кругловат. Не только лицом, но и телом. Пухлые формы слегка распирали тесный костюмчик. Но Авка деликатно утешил нового приятеля:

— Не переживай. По-моему ты вполне…

— "Вполне" от слово полный…

— Я не это хотел сказать!

— Что ни говори, а все равно… Да я сам виноват! И здешние законы природы. Ты погляди вокруг внимательно!

Авка и без того заметил, что природа здесь с причудами. Например, он пускал на ходу Пуниным зеркальцем зайчиков — по траве, про кустам — и эти солнечные блики превращались в желтых бабочек. Неподалеку прошли две ярко-зеленые коровы. Вокруг летали круглые, плохо различимые предметы — похожие на блюда с бутербродами и большие полупрозрачные тыквы. Авка почти не удивлялся. Мало ли что бывает в незнакомом мире. И, к тому же, такое ощущение, будто ты во сне.

Лучик щелкнул пальцами. Перед ним и перед Авкой повисла в воздухе большущая глиняная миска с поджаристыми пирожками. У Авки моментально побежали слюни.

— Бери уж, — вздохнул бедный Пу-Пу. — Все равно пропадать.

— Почему? — перепугался Авка. Он уже успел надкусить изумительный пирожок с малиновым вареньем.

— Да не тебе, а мне… Мучная пища мне полностью про-ти-во-по-казана. А я не могу удержаться. Пончики и плюшки люблю так же, как стихи. И стоит о них подумать, как миска или поднос — нате вам, перед носом.

— И каждый так может?!

— Не каждый, а у кого яркое поэтическое воображение. Но у меня-то оно как раз такое…

"Плохо твое дело", — подумал Авка (не забыв при этом сжевать второй пирожок; он ведь завтракал-то давным давно, в другом мире).