Книга Синий город на Садовой, страница 116 – Владислав Крапивин

Присевший рядом Глебка уклончиво молчал. Как бы говорил: решай сам.

Он-то, Глебка, знал: сделать кое-что еще можно.

Знал и Винька.

Только думать про это было страшно.

И все же это не страшнее, чем мучиться долгие годы.

Винька встал с топчана, стряхивая сомнения. Стукнулся макушкой о провисшую доску. Этот удар еще больше отрезвил его.

До закрытия библиотеки оставалось чуть больше часа.

Если сегодня, до конца трехдневного колдовского срока, сделать то, о чем он рассказывал Кудрявой, ошибка, может быть, исправится? Ведь придуманная история станет правдой!

А если уже поздно?

“Исправить вранье никогда не поздно”, — словно услышал Винька назидательный мамин голос. Так она говорила, когда Винька скрепя сердце признавался в полученных двойках.

А Глебка молчал одобрительно.

А дух Тьмы тоже молчал — обозленно и трусливо, потому что его коварство готово было рассыпаться от Винькиной решимости.

Чтобы решимость эта не угасла, Винька начал готовится к тайной операции с лихорадочной спешкой.

Операцию вполне можно было назвать, как аттракцион Рудольфа—“Человек-невидимка”. И, конечно, очень пригодился бы черный костюм — вроде того, что у Нинусь Ромашкиной. Но где его взять? Да и как идти в таком по улицам? Нужно было обходиться тем, что есть.

Винька охлопал веником штаны, чтобы выбить из них белесую пыль. Бросил в блиндаже пеструю ковбойку, а у Людмилы попросил темно-синюю рубашку.

— Надоели эти клетки, просто уже с души воротит. А синяя — вон какая красивая!

— С какой стати ты решил наряжаться под вечер? На свидание идешь, что ли? Скажу Кудрявой, когда приедет…

Винька с ходу придумал, что идет не на свидание, а к однокласснику Толику Сосновскому, которого сегодня случайно встретил на улице.

— Он приехал из Киева, от бабушки. Звал меня в гости, мы будем новые диафильмы смотреть. Я у него переночую, его мама разрешила…

Конечно, это было тоже немалое вранье. Но оно же для доброго дела! А кроме того, уже после трех недель.

— Избегался ты весь, — вздохнула Людмила, как мама.— Нет на тебя управы.

Винька сказал, что управы не надо, потому что он и так очень послушный.

С этой дурашливой песней (исполняемой для подавления страхов) Винька побежал со двора. Якобы к Толику.

Он выбрал дорогу через овраг. Заглянул к бочаге. Здесь никого не было, только искрились в предвечернем солнце стрекозы. Тепло, безветренно, вода — как зеркало. Виньке и нужно было зеркало. Он встал на краю мостков, наклонился над своим отражением.

Да, темная рубашка хорошо сольется с сумраком. Штаны тоже. Лицо, руки и ноги, конечно, не как у негра, но такие загорелые, что и они Виньку не выдадут. И волосы. Они, хотя и посветлели к середине лета, но все же не как у блондина. Вот только белые пуговки были явно не к месту.

Винька прыгнул с мостков на берег и безжалостно замазал пуговки сырой глиной. Затем так же поступил с коленями, чтобы закрыть розовые проплешины от сухих отвалившихся корост. И с пряжками на сандалиях — чтобы не заискрились.

По лестнице он выбрался из оврага и помчался на Кировскую, к библиотеке.

2

Летом читальный зал закрывался в восемь. Времени оставалось с полчаса.

Три белые узорчатые башни церкви казались золотистыми в свете июльского вечера. Винька привычно полюбовался ими от угла Кировской и Первомайской и наискосок пересек пустую мощеную дорогу.

С независимым видом потянул тяжелую дверь. А что такого? Пришел мальчик в библиотеку. Поздновато, ну да мало ли какие могут быть причины…

Полутемный вестибюль обдал Виньку резкой прохладой и привычным, но все равно таинственным запахом, который источали старинные кирпичи и тысячи книг. Сердце застукало. “Глебка, не отставай, ладно?”

Сперва Винька думал, что честно подойдет к Петру Петровичу, попросит томик “Виконта” посидит с ним “до упора”, а при последнем ударе колокола выйдет из зала и притаится в коридорном сумраке.

Но сейчас он почуял, как безлюдна в этот момент библиотека. Наверно, никого, кроме Петра Петровича, в ней уже нет. И поскольку никто Виньку не встретил, зачем хитрить-мудрить?

Винька на цыпочках пошел по чугунным ступеням плавно изогнутой лестницы. В коридоре второго этажа ярко светились полукруглые окна с узорчатыми решетками. Но в тамбуре, который соединял читальный зал с коридором, окон не было. Горела под потолком неяркая лампочка. А дальний угол просторного тамбура укрывала густая тень. Кроме того, там стоял застекленный шкаф — между ним и окрашенной в темно-зеленый цвет стеной оставался узкий проём — в нем совсем темно.

В этот проем и задвинул себя проникший в тамбур Винька. Прижался лопатками к прохладной стене.

Где расположился Глебка — непонятно. Однако он по-прежнему был рядом. Без него Винька, наверно, совсем ослабел бы от боязливости.

Оставалось ждать и бояться. Бояться пока что не темноты и гулкости пустой церкви, а того, что его, Виньку, обнаружат.

Но как? Если Петр Петрович, проходя через тамбур, и глянет в сторону шкафа, Винька все равно неразличим. Он — человек-невидимка.

Лишь бы скорее…

Виньке ведомы были все здешние порядки. Он знал, что дверь в читальный зал не запирается. Замок лишь на той двери, что ведет из тамбура в коридор.

Утром опять придется прятаться здесь же, чтобы выскользнуть незаметно. Но до этого еще далеко. Впереди ночь — неведомая и долгая… У Виньки холодело в животе.

Дважды ударил колокол. Значит, в зале все же есть читатели. Да, прошли через тамбур две аккуратные девицы-старшеклассницы. Может, как Варя, готовились поступать в институт?

Хорошо, если Петр Петрович не задержится в зале после восьми…

Он не задержался. Вышел почти сразу после девиц, даже не позвонил больше. Значит, в зале никого уже не осталось.

Скрипнула дверь… Ох, ну скорее же! Да идите же вы, Петр Петрович, домой! Без задержки!

Он остановился в тамбуре. Сутулый, седой, в своем потертом кителе. И… конечно же, глянул туда, где Винька!.. Нет, это он на шкаф. Подошел к нему, растворил дверцы. Что-то искал на полках и мурлыкал:

— А куда же, товарищ, она подевалась? Неужели я ее оставил дома? Будь ты, товарищ, неладен…