Книга Золотое колечко на границе тьмы, страница 48 – Владислав Крапивин

— Вот, значит, и правильно! — обрадовался Сандалик. — Раньше же лучше знали! А потом перепутали…

Я подумал: для меня это случайный разговор, а у Сандалика из-за давней неточности названий всякие неприятности и обиды. Я сказал осторожно, боясь обидеть его еще больше:

— Видишь ли, у того же Тотлебена потом написано… Я не помню точно, а смысл такой: когда французы и англичане еще делали первые разведки, их четыре корабля встали у Стрелецкой бухты и вели огонь бомбами по Александровской батарее… Вот по этой, там сейчас яхт-клуб. Ну и по этим тоже — по Восьмой, по Десятой. Наши им отвечали и заставили отойти. На Десятой ранило двух человек и разбило один лафет. Это были тогда первые потери в Севастополе…

Сандалик смотрел непонимающими глазами: ну и что, мол, из этого?

— Ты взгляни, я ногтем провел по карте. — Если эта дальняя от города бухта и в самом деле не Казачья, а Стрелецкая, значит, корабли должны были стоять где-то здесь. Расстояние до батарей километров двенадцать. А таких орудий, чтобы на эту дальность били, тогда и в помине не было. Самое большое — версты на три. Гладкоствольные же… Значит, корабли были все же вот здесь. Значит, вот эта бухта не Казачья, а Стрелецкая. Как сейчас…

Сандалик с минуту смотрел на карту, потом опять поднял на меня глаза: и недоверчивые, и в то же время виноватые. Мне стало неловко, будто это я причина всех его горестей.

— Кто-то в прошлом веке напутал, а при чем здесь ты?

— Им ведь это не объяснишь, — тихо сказал Сандалик. — Они и не слушают… Хохочут только да дразнятся.

— Кто?

— Ну… в классе.

"Пойдем в ваш класс, — чуть не сказал я. — Там я объясню вашим ребятам, в чем дело". Но тут же с досадой вспомнил, что сегодня суббота, а послезавтра я уезжаю.

Не зная, чем помочь Сандалику, я сказал:

— Ты все же, это… ты не унывай, держись. Ты все равно больше прав, чем они. Потому что ты хочешь разобраться, а им, видимо, все равно… Не ты же составлял карту, а штабс-капитан Мотков-второй… Ох и грамотей этот Второй! Смотри, даже название переврал: написано не Стрелецкая, а Стерлецкая.

Сандалик пригляделся к мелким буковкам и улыбнулся:

— Ой, верно…

Я сказал строго (чтобы побольше вины свалить на незадачливого штабс-капитана из корпуса военных топографов):

— К тому же по старым правилам здесь должна быть не буква «е», а буква «ять». Знаешь такую?

— Конечно. Я же "Севастопольский сборник" весь прочитал. И еще старую книжку про Синопский бой. Там тоже везде эти «яти» и твердые знаки… Из-за них мне и про драку написали…

Я ничего не понимал. Сандалик свернул карту и печально объяснил:

— Из-за памятника… Вы на Малаховом новый памятник Корнилову видели? Его недавно сделали вместо разрушенного.

— Знаю. Не видел еще, завтра собирался…

— Вы посмотрите внимательно, там сзади надпись есть. Про те битвы, где Корнилов сражался, и корабли, которыми командовал. Надпись такую надо ведь или всю по-старинному делать, как раньше писали, или всю по-нашему, верно? Нельзя же половину так, а половину так?

— А там?

— А там по-всякому. Например, слово «тендер» с твердым знаком на конце, а слово «бриг» — без. Название «Фемистокл» — с твердым, а "Двенадцать Апостолов" — опять без. Ну и еще… Я про это сказал, а они опять: "Ха-ха-ха, профессор…" — Глаза Сандалика снова намокли и ощетинились ресницами. Он крепко хлопнул сложенной картой по скамейке. Вздрогнула и бросилась прочь серая кошка, которая нежилась на солнышке неподалеку.

— Слушай, а ты ничего не путаешь? Может, неправильно прочитал?

— Не путаю. Сами увидите… Они, наверно, думают, что я выхвалиться хочу. А я просто хочу, чтобы правильно… Обидно же за Корнилова.

— Нелегко тебе, — вздохнул я и подумал опять: "Чем же ему помочь?" А Сандалик глянул на меня сбоку и спросил совсем про другое:

— А тот рассказ уже напечатали?

— Какой?

— Вы же сказали, что рассказ сочинили, тоже про эти бухты.

— А! Нет, я его так и не закончил… Я хотел о фрегате «Везул» написать. Он погиб в начале прошлого века, еще задолго до Обороны. Во время шторма. Выбросило его на берег в Казачьей бухте, вот я и разбирался, где Казачья, а где Стрелецкая…

— А почему не написали?

— Трудно сказать… Наверно, потому, что не люблю печальных концов. Там люди погибли. Среди них один мальчик, юнга…

Сандалик посмотрел на меня внимательно и сказал:

— Жалко.

— Да… В общем, не получилось у меня.

— А вы про этот фрегат где узнали? Тоже из какой-то старинной книжки?

— Тоже… Есть такая, с описанием всех крушений в русском флоте. От петровских времен до Крымской войны.

— Всех-всех?

— Да. Много там всяких историй…

Сандалик придвинулся ко мне и сел поудобнее, словно решил, что эти истории я стану ему пересказывать. Потом произнес полувопросительно:

— Интересно, наверно…

— Конечно. Хотя и грустного много.

Сандалик понимающе кивнул, затолкал карту в ранец, но не встал. Ему явно не хотелось домой. Он подтянул на скамейку ногу, уперся в колено подбородком, посидел так, глядя куда-то вдаль. Потом сказал:

— В позапрошлом году у волнолома буксир штормом разбило, тоже люди погибли. Слышали?

— Да, я знаю…

— Так обидно, — тихо проговорил Сандалик. — Совсем недалеко от берега.

— Крушения чаще всего и бывают у берега.

Сандалик задумчиво покивал, каждый раз тыкаясь подбородком в колено. И признался:

— Я тоже не люблю книжки с плохими концами.

— Наверно, никто не любит, — сказал я.

— Наверно… А все-таки интересно, — вздохнул он.

— Что? — не понял я.

— Ну, та книга. Про крушения кораблей.

Мне показалось, я уловил его тайное желание. А может быть, мне не хотелось вот так просто встать и распрощаться с Сандаликом. Я в самом деле не люблю печальных концов, а этот конец был бы вполне печальный. Останется мальчишка со своими обидами. Ничем я его не утешил, ничем не помог, никакой даже маленькой радости ему не сделал. Стоило тогда останавливаться и садиться рядом?

Я сказал, почти не размышляя:

— Хочешь, я дам тебе эту книгу? Только на денек, послезавтра я уезжаю.

Он глянул удивленно. Глянул недоверчиво. Глянул обрадованно.

— А… как? А… она где?

Нам повезло: на проспекте Гагарина я увидел свободное такси и мы домчались до гостиницы буквально в пять минут. Я оставил Сандалика в машине, взлетел на лифте в свой номер, схватил книгу, вернулся и сказал шоферу: