
Онлайн книга «Летчик для особых поручений»
— Ну, вот... все в порядке. С одежды струйками бежала вода и темными ручейками растекалась по чистой, почти белой палубе. Мальчик переступил и с опаской посмотрел на свои мокрые следы. Потом виновато поднял глаза на моряка. Капли на ресницах играли солнечными брызгами и мешали смотреть. Мальчик поморгал, чтобы стряхнуть их, и взглянул снова. Он стоял перед стариком. Старик был большой, с седыми кудрями и густой серебристой щетиной на лице. Лицо было широкое и морщинистое, а глаза светлые, как голубая вода. Старик улыбнулся, и Мальчик понял, что бояться не надо. — По-моему, ты немного мокрый, — сказал старик. — Что же ты не разделся — и в воду? — Боялся, что без меня ведро поймаете, — признался Мальчик. — Да, ведро... За ведро спасибо. Ну, разденься и обсушись. Мальчик хотел сказать, что пустяки, что он обсохнет и так. Но тут же сообразил: пока одежда будет сушиться на солнышке, он может с полным правом быть здесь, на судне. Он расстелил мокрую рубашку и шорты на широком планшире фальшборта, а Чипа посадил на голое плечо. — Не свались смотри, — сказал он, а старику объяснил: — Это у меня товарищ. Он маленький, но зато говорящий. Чип застеснялся, но все-таки подтвердил: — Пр-равда. — Чудеса, — сказал старик. Но сказал таким спокойным голосом, что сразу стало ясно: за свою длинную жизнь он видел чудеса похлеще. Мальчик встал у борта и наконец огляделся. В первый миг палуба показалась ему широкой, как стадион, а мачты — бесконечными. Над палубой, в путанице трапов, поручней, канатов и блоков поднимались белые надстройки. Синим стеклом и медью сверкали иллюминаторы. Но в этом блеске, в этом захватывающем душу переплетении такелажа и рангоута, Мальчик сразу увидел главное: коричневый отполированный штурвал и узкую колонку нактоуза. — Можно я пойду... посмотрю? — шепотом спросил он. — Иди. Смотри, — сказал старик. — Смотри и трогай. Можно. Мальчик медленно подошел к штурвалу. Солнце грело плечи и голову. С берега шел ровный теплый ветер. Чип затих на плече. Мальчик взял в ладони рукояти штурвала. «Ком-кли-вер и кливер поднять! Поставить оба марселя! Шпиль пошел! Руль — два шпага под ветер!» Он крутнул штурвал, и тот повернулся с неожиданной легкостью. Над палубой с криком пронеслись чайки. Словно приветствовали нового капитана. Мальчик тихо отпустил штурвал. И подошел к мачте. Дерево ее было желтым и блестящим, как у скрипки. Оно было теплым. Мальчик прижался к мачте плечом и щекой. Он услышал тихий и ровный гул. То ли ветер гудел в стеньгах и вантах, то ли в трюмах баркентины проснулось эхо прежних штормов... Старик теплыми глазами смотрел на Мальчика. И наконец сказал: — Когда я был такой же, я тоже первый раз пришел на парусник. И тоже слушал... Мальчик оторвался от мачты и взглянул на моряка: неужели седой могучий старик был когда-то мальчишкой? Старик, видимо, понял. — О, это было давно, — сказал он с коротким смехом. — Тебе надо прожить шесть раз столько, сколько ты жил, чтобы пришло такое время. — Он подумал и тихо добавил: — Но это было... Мальчику показалось, что старик слегка загрустил. Из-за него. И, чтобы изменить разговор, он деловито спросил: — А что, весь экипаж сошел на берег? Никого, кроме вас, не видно. Старик усмехнулся: — Капитан сошел на берег. А экипаж — вот он. — И хлопнул себя по груди. — Мы сейчас к ремонту готовимся, поэтому большой экипаж ни к чему. Старика звали Альфред Мартинович. Он был родом из латышской рыбачьей деревни и всю жизнь провел в море. Полным именем его редко называли: во все времена и на всех кораблях к нему обращались коротко и уважительно — Мартыныч. — Зови и ты меня так. Я привык, — сказал он Мальчику на прощанье. — И не забывай, в гости приходи. Конечно, Мальчик пришел. На следующий же день. На причале, недалеко от трапа, смуглый парень в разноцветных плавках обтесывал длинное бревно. Желтая щепка чиркнула Мальчика по ногам, и он ускорил шаг, чтобы еще не зацепило. — Стой, пацан! — потребовал парень (а сам все махал топором). — Ты куда? — Сюда. — Мальчик показал на трап. — На борт. — Это зачем? — Надо, — сдержанно сказал Мальчик. Он слегка рассердился. За щепку, ударившую по ногам, и вообще: «Размахивает топором, даже не смотрит. Да еще допрашивает. Кто он такой?» — Неизвестно еще, надо тебе сюда или нет, — сказал парень и воткнул топор в бревно. — Ты к кому? — К Мартынычу. — А по какому делу? У него был круглый мясистый нос и подозрительные глаза. — У каждого свое дело, — с досадой сказал Мальчик. — Я ведь тебя не спрашиваю, каким делом здесь ты занимаешься... — А я могу сказать. Столб ставлю, чтоб электричество на ящик протянуть, а то аккумуляторов не хватает. А вот что тебе нужно? «Это он баркентину ящиком обзывает», — подумал Мальчик. И не решил еще, что сказать, как парня окликнули: — Рудик! Окликнула девушка. Обыкновенная девушка с белой сумочкой. Она этой сумочкой нетерпеливо размахивала. — Я уже давно готова, а ты... Рудик повернулся к баркентине и завопил: — Дед! Кинь из каюты мои манатки, я отчаливаю! На борту появился Мартыныч. Улыбнулся мальчику, а Рудику бросил сверток с одеждой. Рудик запрыгал, натягивая брюки. — Тут к тебе какой-то салажонок просится, — ворчливо обратился он к Мартынычу. — Гляди, чтобы он не свинтил чего на судне. — Вы, Рудольф Петрович, идите... — медленно сказал Мартыныч. — Чего? — Идите. Гуляйте. Ничего. Я тут побуду, мне все равно спешить некуда. — Ах да... — Рудик чуть смутился. — Я и забыл, что сейчас моя вахта... Ну, ладно, дед, я ненадолго. Потом сочтемся. Гудбай. — Кто он? — спросил Мальчик у Мартыныча, когда поднялся на палубу. — Рудольф? Ну как же. Капитан. — Мартыныч! — жалобно сказал Мальчик. — Вы шутите, да? — Почему? Я правду говорю. Начальство назначило. Мальчик вздохнул: — А я с ним поспорил... Мартыныч ладонью накрыл его голову, повернул к себе, взъерошил волосы. — Мальчик... Никогда ничего не бойся... Ну, поспорил. Разве это обязательно плохо? — Я не боюсь. Просто обидно. Он не похож на капитана. Неужели он командовал баркентиной в морях и океанах? Старик засмеялся. — Он не командовал баркентиной. Тот, кто командовал, сейчас на четырехмачтовом барке «Лисянский». О, это настоящий моряк. Если даже ветер голосил в вантах, как тысяча ведьм, он все равно не спускал бом-брамсель. Вот так... |