Книга За грибами в Лондон, страница 81 – Валерий Попов

Мы прошли под простым, но мощным Сампсониевским мостом. Справа пошла Выборгская, слева – Петроградская сторона. Тогда еще там не сверкали сплошным зеркальным стеклом бизнес-центры – темнели закопченным кирпичом заводы. Вика забеспокоилась.

– Мы куда?

– Туда-а, туда-а! – грозно проговорил капитан.

У Вики, как показалось мне, появилось желание спрыгнуть. И она была бы права: доплыть в холодной, отрезвляющей воде до ближайших гранитных ступеней – всего ничего. Зато бы она… но об этом позже. Девичье сердце чует беду!

У совсем невзрачного Гренадерского моста, у обветшалых гренадерских казарм мы ушли на Петроградскую сторону, поплыли по вовсе узкой, мелкой Карповке. «Мелко плаваете!» – как сказал бы Захарыч, наш знакомый мореман. И был бы прав. Совсем близко за нами летело эхо. Справа нависал, наплывал сладостно-гнилостными запахами Ботанический сад. Миазмы – наша цель?

На левом, простом, покатом берегу в желтых одуванчиках грелись на солнышке вытащенные лодки и катера. Хлюпали о берега волны, поднятые нами. За берегом вставали стройные желтые корпуса Первого медицинского, что вскоре пригодилось… Идиллия!

За Ботаническим садом – северный модерн, суровые, но изысканные дома Аптекарского острова Петроградской стороны, угловые круглые башни с железными флажками-флюгерами наверху, с вырезанными на флажках цифрами – 1901… 1904. А вот и наш плоский урод, серое детище конструктивизма, созданное не для жизни – для воплощения идей. Но – жили и тут, и порой неплохо. Мы, во всяком случае. До поры.

Мы поднялись в лифте. Открыли дверь в мастерскую собственным ключом. Игорек сидел, горевал о пальто… И тут мы! О радость! Игорек и действительно обрадовался, забегал, потирая ручонки:

– Картошечка? Так… имеется. Лучок… так. Грибочки закатанные… Есть!

Мы вились возле Вики, хвастались видом из окна нашего друга, иногда легко касаясь ее, исключительно с целью привлечь внимание – то к удивительной, перекрученной спиралью, могучей иве на берегу, то к каменному орлу на доме напротив… то – к «подвешенному пальто».

Игорек, самый бескорыстный из нас, беззаботно насвистывал, чистил картошечку… То было счастье… внезапно вдруг испарившееся, как его пальто. Посвистывая, Игорек пошел к двери с ведром, выкинуть очистки, сдвинул щеколду. Дверь с грохотом распахнулась, и, как шаровая молния, влетела разъяренная Ирка, жена Никитушки. Меня больше всего взбесило, что она так плохо думает о нас: мы же ясно сказали ей, что идем в суровую Ладогу! Почему же она решила так вдруг, что мы уткнемся в мелководную Карповку? Мы вообще оказались здесь абсолютно случайно! Наши пороки, в которых нас сейчас обвинят, давно фактически дышат на ладан! А злобная Ирка раздувает их! Кто звал ее? Как-нибудь сами бы разобрались в своих пороках. А теперь – все. Больше всего я боялся за Никиту. Несколько звонких оплеух его даже украсили бы, придали румянца щекам, добавили бы света в глазах. Но я-то знал: произойдет то, что Никиту не красит: всегда он находил наихудший путь и долго потом всех ненавидел – за то, что видели его таким. Будучи уже абсолютно уверена в его предательстве (по отношению к нам), Ирка сняла с ноги тяжеленный туфель и ударила Вичку по голове.

– Ты чего, Ирка? – вставая меж ними, залепетал Игорек. – Это вообще мой дом… моя гостья… Ты чего?

Милый Игорек! Чувствуя спиной предательскую Никитушкину поддержку, Ирка, наглея, замахнулась снова. Игорек отпихнул ее.

Никита, шевельнув усами, глубоко вздохнул. Ну вот и погуляли. И все. Теперь надо отрабатывать «семейное счастье», как оно понималось в их семье.

– Ты коснулся моей жены? – натурально побелел Никита. – Коснулся? Ты?

Казалось бы, что в этом плохого? Но Никита уже летел в жуть, и остановки на этом пути не были обозначены. Может, он сам придумал, что, лишь извалявшись в грязи, может начать ползти к ней просить прощения? Удивительный стиль: я бы такого не выдержал… Не выдержал такого саморазрушения в конце концов, и Никита. Не знающий его давно и подробно не поверил бы глазам: раздув ноздри, топорща усы, имитируя ярость, Никита «схватил под уздцы» клеенчатую сумку с бутылкой и жахнул Игоря по кумполу! Кто может долго вынести такую жизнь? Никита не вынес. Игорька спасли только кудри – тем не менее сразу потемневшие. Он зашатался, стал падать, я подхватил его.

Исполнив долг, смыв вину кровью друга, Никита стал теперь отрабатывать этот грех.

– Ну что… этого ты хотела? Довольна? – оскалился он на Ирку.

Сделает плохо всем. Не всех еще обидел. Но обидит всех. Ирка, сообразив, что он теперь очистился и имеет моральное право ее убить, кинулась бечь. Мы видели с высоты, как Никита по набережной Карповки мчался за ней.

– Одеждой будешь меня попрекать? – орал он.

Когда она уже успела его попрекнуть? Видно, на лестнице? Никита, прыгая, стянул джинсы, кинул в Карповку. За ними, как большая птица, полетела рубаха. Вичка смеялась. Но тут внимание ее привлек Игорек, дико побледневший.

– Что стоишь? – уже на правах хозяйки, много здесь пережившей, рявкнула она на меня. – Опупел?

Вот и меня наконец обидели.

– Потащили его! – скомандовала Вика.

В последний момент я увидел, что Ирка юркнула в такси. Никита, остановясь, вдруг повернулся и, увидев меня в окне, ощерясь, погрозил кулаком. А я-то волновался, что про меня он забыл! После чего он с треском скрылся в прибрежных зарослях.

Мы с Викой тащили Игорька по деревянному мосту через Карповку, к корпусам Первого медицинского. Там быстро его обрили и сделали «зайчика» с белыми марлевыми ушками на голове. Оттуда, обвинив меня в невмешательстве в драку и соглашательстве, Вика повела Игорька обратно уже одна, пользуясь вполне заработанным правом хозяйки. Загадка женской души! Вначале фактически не замечая его, теперь полюбила всерьез, обритого и с «ушками».

Ну что ж. Досталась-таки она ему… как мы, собственно, и планировали это в первые счастливые мгновения нашей встречи… Но не таким путем!

Обруганный со всех сторон, я пошатался по Карповке, потом все же взял себя в руки и не ушел. Наоборот, пошел разыскивать Никиту: наверняка тот уже использовал бутыль по прямому назначению и спит где-то тут. Может, огреет еще и меня, но, надеюсь, уже облегченным сосудом… Да – размялись неплохо.

Нашел я Никитушку в сквере, под памятником моему знаменитому однофамильцу Попову. Голый, лишь в плавках, с удивительно грязными ногами (как он успел так испачкать их?), он мирно дремал на плече у хрупкой маленькой старушки, быстро вязавшей пуховую шапочку. Время от времени она примеряла ее на Никитушкину башку. Я долго смотрел, завидуя. Ему вяжет? Да нет! После всего, что он натворил, – навряд ли. Просто использует его как модель.

– Позвольте забрать у вас своего друга? – чопорно осведомился я.

– Да бяри, черта этага бешанага! – благодушно ответила она.

Я слегка встряхнул «этого черта». Он открыл мутный глаз. В усах его шипела серая пена. Он долго вглядывался в меня.