Книга Двое, не считая призраков, страница 67 – Наталья Нестерова

— Да я что?.. Я ничего… — заюлил алкаш, но паспорт вытащил и протянул.

— Стой здесь! Охраняй мою девушку, заработаешь сто рублей.

Антон вошел в салон связи. Там была небольшая очередь, он занервничал. На несколько минут и на двадцать метров отошел от Кати и почувствовал беспокойство, будто они были намагничены и всякая разлука болезненна.

Он купил популярный тарифный план, положил деньги на счет, вытащил из своего телефона сим-карту и вставил новую. Теперь юридически номер принадлежал алкашу, который что-то, Антон видел в окно, горячо Кате рассказывал.

Подходя к ним, Антон услышал обрывок Катиной речи:

— …грамматическая категория, звательная форма. Антон отдал мужику паспорт и сто рублей, велел гулять и спросил Катю, о чем они говорили.

— Дяденьке объяснила, что его лексический запас в основном состоит из сакральных и профанных инвективных вокатив.

— Чего-чего?

— Я тебе говорила, что хочу заниматься лингвистикой? Слово «сакральная» понятно? «Профанная» от латинского «профатио» — осквернение святынь, инвектива — разновидность сатиры, инвектива оратио — бранная речь.

— Он матерился, что ли?

— Да.

— Гад! — возмутился Антон, обернулся, сделал шаг назад. — Сейчас я этому вокативу глаз на ивективу натяну!

— Не надо! — остановила его Катя. — Не связывайся, у нас много дел.

— Между тем главным делом мы почти не занимаемся!

Антон увлек Катю в подворотню и стал целовать.

Влюбленным, особенно свежеиспеченным влюбленным, целоваться хочется всегда, везде и постоянно. Катя не была исключением. Но она первая, со вздохом сожаления, отстранилась — надо спешить.

Такси привезло их к Казанскому вокзалу. У прохожего Катя спросила дорогу к троллейбусному парку. Они колесили по задворкам и что-то искали. На вопрос Антона: «Что именно?» — Катя отвечала: «Сейчас, где-то здесь…»

Вышли к трущобам — собранным из деревянных и картонных коробок хибарам, укрытым обрывками целлофана. По сравнению с этими жилищами декорации пьесы Горького «На дне» выглядят барской усадьбой. Отсюда по прямой до площади трех вокзалов метров сто. Там сверкают витрины магазинов, проносятся импортные авто, ходят благополучные люди. А здесь — клоака, вонища, мрак. Обитатели — чернявые, женщины в платках и широких юбках, мужчины бородатые. С десяток ребятишек, есть совсем маленькие, даже груднички, Антон видел, как их кормят: маленькие черные обезьянки сосут сизую и тощую грудь. На улице градусов десять мороза, а над крышами хибар труб не видно. Как они не померзли? К теплотрассе прилипли, сообразил Антон. Каждая из халуп задней стеной имела большую трубу теплоцентрали.

Их окружили детишки, стали клянчить деньги. Подошел мужчина:

— Ищете кого?

— Кто вы? — невольно вырвалось у Антона.

— Мы цыгане люли, приехали летом из Узбекистана, — охотно ответил мужчина.

И он, и детишки, и женщины — все странно подрагивали, поводили плечами. Антон решил — из-за мороза, потом увидел, что они чешутся, и с ужасом сообразил — вши!

Цыган без вопросов рассказывал о том, как тяжело им живется, милиция оброк не получит — прогнать может или поджечь. Один раз подожгли, все сгорело… Он не просил денег, но по его молчаливому указу ребятня усилила просительный вой, подошли женщины и тоже стали просить милостыню.

«Что мы тут делаем? — думал Антон. — Сюрреализм какой-то! Зачем это нужно Кате? Ладно, в метро ей понравилось — первый раз простительно. Потом ужинать затащила в пивнушку, сегодня с матерщинником беседы вела. Не многовато ли острых ощущений для изнеженной девушки? Эта клоака — точно перебор. Голова у моей Кати забита массой академических знаний, но хлеб резать и чай заваривать она не умеет. И на грязненькое ее тянет?..»

Но, присмотревшись к Кате (он отбивался от ребятишек, осмелевших, дергающих его за куртку, шипел на них, как на настырных зверят), Антон увидел, что она держится с трудом, борется с отвращением и ужасом, близка к слезам. Катя о чем-то расспрашивала цыгана, о какой-то бабушке.

— Тут она, пойдемте! — Цыган подвел их к одной из хибар.

Набрав в легкие воздух, задержав дыхание, Катя нагнула голову и мужественно нырнула внутрь. Антону ничего не оставалось, как последовать за ней. Внутри смрад усилился, в нос ударил залп помойно-туалетной вонищи. Выпрямиться в полный рост было нельзя, стояли согнувшись. Когда глаза привыкли к сумраку, в конуре три на два метра они увидели у трубы теплоцентрали груду тряпья. Катя подошла к ней и стала разгребать. Под тряпками оказалась старуха.

— Бабушка, это ты? Бабушка Люба? — давилась слезами Катя.

— Уйди! Не пойду! Я вам деньги отдала, забрали, сволочи! — бормотала старуха.

— Врет про деньги. — Цыган вошел вслед за ними и присел на корточки. — Пожалели бабушку, приютили. А если помрет? Нам неприятности не нужны. По чистоте сердца помогли…

— Катя! Что происходит? — строго спросил Антон.

— Не понимаешь? — повернулась к нему дрожащим, заплаканным лицом. — Это моя бабушка, мать моей мамы, бабушка Люба.

«Ну и семейка, — оторопел Антон. — Горлохватов, — злился он молча, — ты редкая сволочь! Сам в золоте купаешься, а теща в бомжатнике подыхает. Скотина!»

— Антон, мы должны забрать ее отсюда.

— Конечно.

«А куда? Ко мне домой — опасно. Если Горлохватов не полный кретин, он уже вычислил, с кем убежала дочь. ББГ подлец, но не кретин, и на него работает служба ищеек. На дачу? Там нас обнаружить проще простого».

— Забирайте, пожалуйста! — не то позволил, не то попросил цыган. — Только нам за внимание причитается, не поскупитесь.

— Антон! — Катя взяла себя в руки и говорила почти спокойно. — Раздай деньги! Женщинам и детям, — подчеркнула она.

Цыган обрадовался. Катя не подозревала, что у них работают — побираются, воруют — только жен-шины и дети, а всю выручку отдают мужчинам. Антон вытащил сотню долларов и протянул цыгану, тот радостно улыбнулся, показав золотые коронки, и вывалился наружу.

Катя склонилась к старухе:

— Ты меня не узнаешь? Я твоя внучка, Катя. Бабушка, я за тобой пришла, пойдем домой?

Антон приблизился и тоже спросил:

— Вы можете идти?

Старуха ругалась, той самой сакрально просранной лексикой, Катю не узнавала, отбрыкивалась, когда внучка попыталась ее поднять.

— Если вы пойдете с нами, — предложил Антон, которого мутило от запахов и обстановки, — я вам дам выпить.

— Не врешь? — вполне разумно спросила бабушка Люба.

— Обещаю. Вставайте!

— Ноги проклятые, опухли, не держат. А ты, сыночек, принес бы мне, а? Хоть глоточек!