Онлайн книга «Позвони в мою дверь»
— Дядя Петров! А я что-то знаю! Сказать по секрету? Двенадцатилетняя внучка Потапыча подобралась незаметно. Она хитро и кокетливо крутила головой. — Валяй! — Петров подставил девочке ухо. — Саня и Ваня курят в гараже! — Спасибо, Анюта! Ты настоящий друг, — ухмыльнулся Петров, вставая. Конечно, близнецы лучшего не придумали, как устроиться у бензобака новенького отцовского джипа. Курили одну сигарету на двоих. Не затягиваясь, набирали дым в рот и шумно выдыхали. На мордашках — блаженство вкушаемого запретного плода и легкое разочарование по причине горечи во рту. Увидев отца, Ваня и Саня принялись испуганно совать сигарету друг другу: ты возьми, нет, ты держи. Петров забрал дымящийся окурок, бросил на пол и раздавил с такой свирепостью, словно это был тарантул. Затем протянул руку и грозно потребовал: — Давайте! — Что, папа? — хором спросили близнецы. — Пачку и спички. — Мы только одну у дяди Юры без спроса взяли,. — пискнул Ваня. — Прикурили от зажигалки в машине, — дополнил Саня. Петров показал сыновьям кулак: сначала одному поднес к носу, потом другому: — Поняли? Разбор полетов вечером. А сейчас идете и, как все воспитанные дети, участвуете в массовых забавах. Со словами «Да, папа! Хорошо, папа!» близнецы пулей рванули из гаража. Десятилетние Ваня и Саня с высоты своего возраста презрительно морщились, глядя на конкурсы и игры, которые клоун организовывал с мелюзгой вроде их сестры. Но тут бросились в первые ряды. С убранными за спину руками они грызли яблоко, с закрытыми глазами срезали игрушки на веревке. Вошли в азарт и чуть не подрались со своим дворовым приятелем Никитой, который жухлил во время бега в мешках. Праздник завершился небольшим фейерверком, перепугавшим Маняшу и приведшим в полный восторг Ваню и Саню, которым позволили поджигать запалы. Они надеялись, что суматоха с отъездом гостей, уборка территории, в которой они приняли активное участие, отодвинет кару или — еще лучше — папа забудет об их проступке. Не тут-то было. * * * В свое время Зину поразило, что Павел не только допускает, но и считает необходимым рукоприкладство в воспитании мальчиков. — Пойми! — говорил он. — Мужчины уважают силу, а мальчишки часто только ее и понимают. Меня мама десяток раз стыдила и уговаривала не воровать яблоки в соседском саду. А отец один раз выдрал — сразу невкусными те яблоки стали. Ты меня осуждаешь, что я за драки их не виню. Но мальчишки должны драться! Ведь они во дворе или в школе — как в стае молоденьких волчат. Не научатся сейчас давать сдачи, не дрейфить, не бояться боли — потом уже никогда не научатся. Другое дело, чтобы не задирались первыми, не считали кулак главным аргументом. Они между собой из-за какой-нибудь ерунды сцепятся, ты в обморок падаешь — ах, вы не любите друг друга! Зина, при чем здесь любовь? Они же неразлейвода, а драться натура просит. Не губи нашу натуру, Зина. * * * Петров чинил расправу в комнате мальчиков на втором этаже — так орал, что соседи за триста метров могли слышать. Зина с дочерью внизу, в гостиной, сидели в обнимку на диване. — Никаких оправданий! — кричал Петров. — Нет у вас оправданий и быть не может! Думаете, я вам лекции о вреде никотина читать буду? Про убитую лошадь? Я вам покажу лошадь! Снимайте штаны! Пауза, секундная тишина. Петров вынимает ремень из брюк, поняла Зина. Вжик!! — звук удара. Зина застонала. Маняща скуксилась, собралась плакать. Вжик! Вопли детей. Вжик! Крик: «Папа, мы больше не будем!» Вжик! «Папа, прости! Честно!» У Зины сжалось сердце: изверг, лупит со всех сил, мог бы и понарошку. — Маня, не плачь! — сказала она дочери. — Папа сейчас прекратит. — А я и не плачу! — Маняша пыталась пустить приличествующую моменту слезу, но у нее не получилось — отвлекали подарки в углу. — Я, мамочка, не курила, и папа меня наказывать не будет. И еще не я стреляла из рогатки по прохожим. — Поняла, доченька, — быстро заговорила Зина, — братики стреляли, но ты не говори об этом сейчас папе. Хорошо? Петров спустился по лестнице красный от гнева, взлохмаченный, со сложенным ремнем в руках. Молча прошел в спальню. Зина бросилась наверх. В комнате мальчиков, как снежинки, кружили перышки пуха. Распоротая подушка лежала тут же на кровати. Зина облегченно перевела дух: он бил по подушке! Возбужденные Саня и Ваня хвастались боевыми ранениями: — Меня та-а-ак больно по руке задело! — А меня еще больнее по ноге! У Зины пропало желание броситься к сыновьям с утешениями, она погрозила им пальцем: — Вот я вам! Только попробуйте еще раз сигареты в руки взять! Немедленно все убрать и ложиться спать! Она вернулась вниз. Маняша, свернувшись калачиком, уснула среди подаренных кукол, плюшевых игрушек, кукольных домиков. Зина перенесла дочь, переодела в пижаму, положила в кроватку. Сонная Маняша капризно пробормотала: — Папа сказку не рассказал. Папа, Петров, лежал на краю громадной кровати в позе покойника — на спине, руки сложены на груди. — Конька! — потребовал он у Зины, не открывая глаз. — Павлик, может, лучше валерьянки? — Конька, я сказал! Полстакана. — Поняла, несу. Она вернулась с подносом, на котором стояли бутылка, хрустальные рюмки и блюдце с нарезанным кружочками лимоном. — Кушать, то есть выпить, подано! Зина поставила поднос на центр кровати, села рядом по-турецки. Петров перевернулся на бок, облокотился на одну руку, другой потянулся к бутылке, разлил коньяк по рюмкам. — Провожая меня в последний путь, — провозгласил он, — не забудь напомнить детям, что они изрядно потрудились, чтобы свести отца в могилу. — Хорошо, — кивнула Зина. — Типун тебе на язык! Значит, за детей? Они чокнулись и выпили. Закусывая лимоном, Павел похвастался: — Между прочим, меня первый раз застукали с сигаретой в семь лет, а не в десять! — Не переживай, сейчас почти незаметно, что у тебя было тяжелое детство. — Про тебя тоже, слава богу, перестали говорить, будто я недокармливаю. Зина обиженно насупилась. * * * После вторых родов она поправилась на пять килограммов. По мнению Петрова, килограммы распределились грамотно: у Зины потяжелели и округлились бедра, налились плечи, увеличилась грудь. Из угловатого подростка она превратилась в женщину с мягкими линиями и очертаниями. Но Зина панически боялась растолстеть и с грустью вспоминала свою осиную талию и хрупкие запястья. Петров подтрунивал над ее страхами, но она не находила ничего веселого в лишнем весе. |