Онлайн книга «Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица»
|
— Объект их воздыханий необязательно за соседней партой сидит. Это может быть, например, какая-нибудь смазливая актриса или певица. Ваш сын музыку любит? Плакаты на стенки клеит? У Ромы на стенке висела только одна фотография старого седого мужика, который нахально высунул язык. Отец Ромку как-то спросил: — Что за придурок? — Это — не придурок, — ответил сын. — Это — Эйнштейн. Но не в Эйнштейна же Ромка влюбился? И все-таки та милиционерша подвела нас к разгадке. Потому что Саша после разговора с ней стал комнату сына обследовать и нашел записку на магнитофоне. А я вот не заметила. Всю неделю сидела в комнате сына, тихо стонала, из стороны в сторону раскачивалась, а бумажку, к магнитофону приклеенную не увидела. «Мама и папа! Включите и послушайте!» — вот что было там написано. Саша нажал кнопку, и что-то зашуршало, завозилось, послышался звук телевизора, потом голоса: « — Ты идешь ужинать? Я двадцать раз буду подогревать? (Я.) — Подожди. Сейчас тайм кончится. (Саша.) — Некогда мне ждать, у меня еще белье замочено. Ты спать завалишься, а мне стирать! (Я.) — Мазила! {Саша орет.) Надо было на левый край подавать! — Чтоб он провалился, твой футбол! (Я, и тоже на повышенных.) Два часа у плиты стояла, а ты на диване валялся, хоть бы утюг починил! Не допросишься! — Отстань! {Саша.) — Не ссорьтесь! (Рома.) Мама, хочешь, я помогу тебе белье постирать? — Ты настираешь! (Я, мерзким базарным тоном.) Весь в своего батюшку! Или вы идете есть, или ужин полетит в мусорное ведро! Пауза, снова шум, но уже другой. Звон посуды, очевидно, за ужином: — Мама, котлеты очень вкусные. (Рома.) — Чесноку напихала. (Саша.) Мясо, наверное, паршивое. Все экономишь. — А ты на дорогую вырезку заработал? (Я.) — Тебе сколько ни дай, все в кубышку складываешь. (Саша.) — Где ты ее видел, мою кубышку? Другая бы давно на моем месте и пальто зимнее новое справила, и десять лет в одних сапогах не ходила. (Я.) Завела пластинку. (Саша.) Сахар передай. Опять песок? Сколько раз говорил: я кусковой люблю! — Сам за кусковым и гоняйся по магазинам! (Я.) — Не ругайтесь, пожалуйста! (Рома.) Папа, как у тебя прошел день? — Штатно. Главный технолог в цех заявился. Зеленый стручок, вчера институт окончил, а туда же — учить нас… (Саша.) — У тебя все идиоты! (Я, перебиваю.) Один ты умный. А на умных ездят и премии лишают. — Когда, интересно, меня премии лишали? (Саша, обиженным голосом.) Не знаешь, так и молчи! — Не ссорьтесь! (Рома.) — Никто не ссорится. (Я.) Просто твоему отцу не хочется правде в глаза смотреть. Он восемьдесят процентов премии получает и рад. Молчит в тряпочку. А другие… Чего другие? Какие другие? (Саша.) Чья б корова мычала! Сама три копейки зарабатывает, а туда же… — Ну, пожалуйста! (Рома.) Хватит ругаться! — Кто ругается? (Я, удивленно.) Мы просто разговариваем. — Заткнись, когда взрослые говорят! — (Саша, зло.)» Потом на пленке была тишина, и снова зашуршало. Теперь другие звуки и опять наша «теплая» беседа. Собираемся на дачу, Саша не хочет тащить на горбу мои пустые банки для консервирования, потому что ими уже весь чердак забит, а я проклинаю его инструменты — ржавую рухлядь, которой место на помойке. Ромочка, знай, твердит: «Не ссорьтесь! Не ругайтесь!» Дослушали до паузы, мне воздуху не хватило, за горло схватилась, руками мужу показываю — останови! Саша на кнопку нажал. Это в кино, когда тайно записанную пленку слушают, увлекательно получается, нервы щекочет, а в жизни… Ничего более отвратительного и мерзкого я никогда не переживала. Так гадко, будто теплое вонючее масло ложку за ложкой хлебаешь. Еще секунда — и стошнит. — Когда это было? — тихо Саша спросил и кивнул на магнитофон. Я плечами пожала — тоже не помню. Хоть убей, ни футбола, ни котлет с чесноком, ни банок с инструментами — ничего в памяти не застряло. Ромочка часто говорил: «Не ссорьтесь!» Но разве то ссоры настоящие были? Ребенок и не видел, как взаправду скандалят. — Дослушать надо, — Саша нажал на кнопку. Более никаких тайных записей, только Ромин голос. Заметно, что волнуется, с остановками говорит: « — Мама и папа! Я вас очень люблю. Вы тоже, наверное, друг друга… во всяком случае, когда-то раньше или сейчас… по-своему любите. Но вы живете!.. Вы же нормально не разговариваете! Только упреками! Только упреками обмениваетесь! Постоянно, по любому поводу! Я так не могу, я задыхаюсь с вами… Мама! Ты никогда папу не похвалишь. Что бы он ни сделал… веранду красивую построил или кафель в ванной положил… а у тебя такое выражение лица… будто вот наконец-то, добилась от него… и доброго слова он не заслуживает. А ты, папа? Кроме Восьмого марта и дня рождения никогда маме цветка не подарил. Из автобуса выходишь, спиной к маме поворачиваешься, руки не подашь. Так разве любят? … Не то я говорю, я не об этом хотел… Я не могу с вами. Вы все время ссоритесь, зудите друг на друга, упрекаете… Вы по-другому не можете, тошно с вами… Я к бабушке уезжаю… Я всегда хотел с ней жить, с детства… Сколько себя помню, мечтаю к ней уехать… от вас… А сейчас решился, наконец. Вы обо мне не беспокойтесь… (длинная пауза)… До свидания, мама и папа! Ваш сын Роман». Первыми нашими чувствами были радость и облегчение. Жив сынок! Он у бабушки! Мы с Сашей в один голос даже простонали от счастья. А все услышанное уже потом переваривали, в поезде. Молча переваривали. Пленка эта в мозгу отпечаталась, как на камне вырезали. Сутки ехали, и каждый о своем думал, в смысле — об одном и том же. Молчали и думали. Попутчики нас даже спросили: «Вы не на похороны едете?» Типун им на язык! От вокзала долго добирались, городок разросся, Саша путался в новых улицах, да и старые призабыл. Звоним в квартиру бабушки Оли — никого, закрыто. К соседке позвонили. Открыла старушка симпатичная, мы представились, она тут же закудахтала: — Ромочкины родители? Ах, какой мальчик! Золото! За бабушкой в больнице ходит и мне молочка, хлебушка в магазине купит. Мы с Ольгой — обе колченогие, полдня до булочной ползем. А Ромочка! То есть и вы, надо отдать должное, прислали его на помощь. Ольга-то после операции только на костылях полгода будет передвигаться. А как на них по гололеду? Собес не каждую неделю приходит. Ключ от ее квартиры у меня, сейчас принесу. Я, грешница, раньше вас злым словом поминала — бросили мать, носу не кажут. А она оправдывала. Правильно! Такого внука вырастили — загляденье. И вежливый, и участливый, и, прямо сказать, не современный, не то что шпана наша лысая. Я-то его не признала сразу. Так ведь никогда и не видела! Утром звонит в дверь, я, говорит, Рома — бабушки Оли внук. Ну, думаю, наводчики-воры, пронюхали, что человек в больнице. Милицией пригрозила и поганой метлой. А он: можно рюкзачок у вас оставить, и скажите, как больницу найти. Вечером записку от Оли принес. Уж она, сердешная, наверное, рада была! И вас благодарила! |