Книга Дело о пеликанах, страница 5 – Джон Гришэм

— Вы имеете что-то против Розенберга, Сэллинджер?

Каллаган благоговел перед Розенбергом и боготворил его. Он прочитывал все об этом человеке и тщательно изучал его мнения. Он даже обедал с ним однажды.

Сэллинджер нервно заерзал.

— О нет, сэр. Я просто не люблю особых мнений.

Ответы Сэллинджера были с юмором, но у присутствующих не мелькнуло и тени улыбки. Позднее, за кружкой пива, он и его дружки будут покатываться от смеха, вновь и вновь вспоминая Сэллинджера и его нелюбовь к особым мнениям, особенно Розенберга. Но не сейчас.

— Я понимаю. А мнения большинства вы читаете?

Сэллинджер колебался с ответом. Его жалкая попытка выстоять в этом поединке вот-вот должна была закончиться унизительным поражением.

— Да, сэр. Очень многие из них.

— Великолепно. Тогда поясните, если можете, мнение большинства по делу Нэша.

Сэллинджер никогда не слышал о деле Нэша, но теперь он будет помнить его все оставшиеся годы своей юридической карьеры.

— Я не думаю, что я читал о нем.

— Таким образом, вы не читаете особых мнений, Сэллинджер, а теперь мы узнаем, что вы также игнорируете мнения большинства. Так что же вы читаете, Сэллинджер, романтические повести, бульварные газетки?

С задних рядов доносились легкие смешки. Это хихикали те, кто чувствовал себя обязанным смеяться, но в то же время боялся привлечь к себе внимание.

Сэллинджер с покрасневшим лицом стоял, уставившись на Каллагана.

— Почему вы не читали этого дела, Сэллинджер? — грозно потребовал ответа Каллаган.

— Я не знаю. Я, наверное, просто пропустил его.

Каллаган воспринял это спокойно.

— Я не удивлен. Я упоминал о нем на прошлой неделе. Если точно, то в среду. Оно будет вынесено на итоговый экзамен. И я не понимаю, как можно игнорировать дело, которое вы встретите на экзамене.

Каллаган размеренно вышагивал перед кафедрой, изучая взглядом студентов.

— Кто-нибудь побеспокоился о том, чтобы прочесть его?

Тишина. Каллаган уставился себе под ноги, доводя тишину до гробовой. Все глаза были опущены, ручки и карандаши замерли. Дым валом валил с задних рядов.

Наконец с четвертого места в третьем ряду медленно поднялась рука Дарби Шоу, и аудитория вздохнула с облегчением. Она вновь их спасла. Все втайне на это и рассчитывали. Имея вторые показатели на курсе и находясь в непосредственной близости от первого студента, она могла по памяти сыпать факты, выдержки, совпадающие и несовпадающие мнения почти по каждому делу, которые обрушивал на их головы Каллаган. Она не упускала ничего. Очаровательная маленькая заводила, она с блеском окончила факультет биологии, а теперь намеревалась таким же образом получить диплом юриста, чтобы затем прекрасно существовать, преследуя судебным порядком химические компании, отравляющие окружающую среду.

Каллаган смотрел на нее с поддельным разочарованием. Три часа назад она ушла из его квартиры после бурной ночи с вином и юриспруденцией. Однако про дело Нэша он не упоминал.

— Так, так, мисс Шоу. Чем же недоволен Розенберг?

— Он считает, что законодательный акт штата Нью-Джерси нарушает Вторую поправку, — сказала она, не глядя на профессора.

— Хорошо. И поясните для остальной аудитории, что предусматривает этот акт.

— Среди прочего он запрещает иметь полуавтоматическое оружие.

— Прекрасно. А что имел в момент ареста Нэш? Я это спрашиваю просто для разрядки.

— Автомат АК-47.

— И что случилось с Нэшем?

— Он был привлечен к суду, приговорен к трем годам тюремного заключения и подал апелляцию.

Она знала подробности дела.

— Чем занимался Нэш?

— Определенное мнение по этому вопросу отсутствует, однако в деле фигурирует дополнительное обвинение его в причастности к сбыту наркотиков, хотя полиция на момент ареста не располагала соответствующими доказательствами.

— Таким образом, он был торговцем наркотиками и вдобавок располагал автоматом АК-47. И при этом имел защитника в лице Розенберга, не так ли?

— Да, конечно. — Теперь она смотрела на него.

Напряжение спало. Большинство глаз следило за тем, как он, медленно расхаживая по аудитории, высматривал очередную жертву. Чаще всего на вопросы во время лекций отвечала Дарби, а Каллаган хотел более широкого участия других студентов.

— Почему, по вашему мнению, Розенберг сочувствует Нэшу?

— Он любит торговцев наркотиками. — Это был Сэллинджер, поверженный, но все еще пытающийся иронизировать.

Каллаган одобрял дискуссии на лекциях. Он призывно улыбнулся своей жертве, словно поощряя ее к тому, чтобы продолжить поединок.

— Вы так считаете, Сэллинджер?

— Безусловно. Торговцев наркотиками, растлителей несовершеннолетних, незаконных обладателей оружия, террористов. Розенберг просто восхищается этими людьми. Они его слабые и обиженные дети, поэтому он должен защищать их. — Сэллинджер пытался продемонстрировать праведное негодование.

— А как следует поступать с этими людьми, по вашему просвещенному мнению, господин Сэллинджер?

— Очень просто. Сначала справедливый суд с участием хорошего адвоката, затем быстрое и тщательное рассмотрение апелляции и после этого наказание, если они виновны.

Слова Сэллинджера звучали совсем как у добропорядочного правого, что считалось непростительным грехом среди студентов Тулейна.

Каллаган скрестил руки на груди.

— Продолжайте, пожалуйста.

Сэллинджер почуял западню, но продолжал идти напролом. Терять ему было нечего.

— Я имею в виду, что мы неоднократно встречали дела, в которых Розенберг пытался перекроить конституцию и создать лазейки для того, чтобы, исключив основания, позволить заведомо виновному подзащитному оправдаться подчистую. Это отвратительно. Он считает тюрьмы неоправданной жестокостью по отношению к человеку, поэтому согласно Восьмой поправке все заключенные должны быть освобождены. Слава Богу, что он находится сейчас в меньшинстве, а вскоре может оказаться в одиночестве.