Книга Прощай, пасьянс, страница 49 – Вера Копейко

Первый голос сказал:

— А голова у нее небольшая.

— А ты думала, она растет у нее как тыква? День изо дня?

— Так она же, говорят, каждый день читает. Куда слова-то складываются, как не в голову?

— Так думаешь?

За спиной Марии повисла задумчивая тишина.

— Поглядеть — сама-то какая худая, — снова произнес первый голос.

— Так если одну голову кормить, каким тело будет?..

Мария осторожно повернула свою, как она услышала, кормленую голову и обнаружила за спиной двух дородных теток. У них головы были гораздо меньше тела.

Дома она рассказала Федору, какая у него жена, на взгляд просвещенных горожан. В ту ночь он обнимал ее еще крепче, чем раньше, а любил еще более страстно. А когда лег рядом с ней без сил, прошептал:

— Ну вот, я задал корму и твоему телу. Оно будет толще; чем твоя голова.

…После катания сестры вернулись такие румяные, какими бывают местные люди только после бани. Щеки горели, глаза сияли. Анна подала им самовар и большое блюдо свежих пирогов с капустой.

— Что за жизнь! — Лиза потянулась, выгнулась, и Мария заметила, как округлился ее живот.

Анна тоже это заметила. То чувство, которое она при этом испытала, она постаралась не выказать. Но в чай положила лишний кусочек колотого сахара, потрясенная. Выходит, она не обманула Анисима.

…Зима, какой бы длинной она кому-то ни казалась, прошла для сестер быстро. Наверное, потому, что они ждали весну так страстно, как никогда. Лиза чувствовала себя на удивление хорошо.

— Тебе на самом деле ничуть не тягостно? — спрашивала Мария, открывая книгу по акушерству, которую они изучали, сравнивая все перемены и ощущения с тем, что написано профессором.

— Нет, — отвечала Лиза. — Французский доктор был прав — я просто создана для того, чтобы вынашивать детей.

Зима выдалась холодной, в трескучие морозы, когда деревья под окном на самом деле трещали, сестры все больше времени проводили в доме. Они не сидели без дела, не приученные к праздности, им скучно не было.

Каждый вечер и каждое утро Мария молилась о Федоре. И сердце ей подсказывало, что он тоже молится о ней. Не мог он прислать ей письмеца, не мог передать привет оттуда, где он был сейчас, но внутренняя связь душ, которая повлекла их друг к другу, уверяла ее: у него все в порядке.

На Рождество они ходили поздравлять Севастьяниных детей, одарили каждого кульком подарков, которые приготовили сами вместе с Анной. Занимаясь столь приятным делом, думая о Софьюшке, которая тоже получит подарок, Анна вдруг призналась, кто такая ее «знакомая».

— Да что ты говоришь? — изумилась Мария. — Ты знала его раньше?

— Да. — Анна кивала. — Я пошла за ним по первому слову…

— Он был так хорош? — спросила Лиза, заворачивая грецкий орех в золотую бумажку.

— Не то слово. Он был для меня все равно что Бог.

— А потом ты встретила его здесь… — сказала Лиза, укладывая этот орех на дно бумажного кулька.

— Вот это да-а! Так где он сейчас? Если хочешь, ты можешь снова поехать к нему. — Мария посмотрела на Анну в упор, желая услышать честный ответ на столь щедрое предложение.

— Поезжай. Нельзя упустить свое счастье, — подхватила Лиза, заворачивая новый орех теперь уже в серебряную бумажку.

— Спасибо… Вы такие добрые, — сказала Анна. — Я бы с радостью, — вздохнула она. — Но он уехал. На всю зиму подался в Москву. Он говорит, что здешняя зима слишком для него холодна и скучна.

— Так он поехал… развлекаться? — Сестры уставились на Анну. — Так он…

— Нет, нет. Он не бездельник. У него там дела, — заступилась за него Анна. При этом подумала: хотела бы она сама узнать, что за дела у него в Москве на всю зиму.

— Он приедет весной? — спросила Мария.

— Весной, — кивнула Анна.

— Как и Федор, — сказала Мария, словно специально для того, чтобы лишний раз произнести имя мужа.

— Вот-вот. Анисим так же мне сказал, что приедет в канун возращения Федора Степановича.

Женщины молчали. В комнате слышалось лишь шуршание бумаги.

— Значит, все мы ждем одного и того же — весны, — заключила Лиза.

Сколько бы ни длилась зима, весна все равно не пропустит свой срок и явится, чтобы встревожить души горожан. А в этот год она как будто торопилась — всем на радость. Морозы сменились метелями в самом начале февраля, а после метелей, уже в марте, капель услаждала сердце. Дзинь… Дзинь… Динь… Динь.

А потом и вовсе чудеса — когда это было, чтобы грачи расхаживали по проталинам уже в самом конце марта?

Лиза совсем не полнела, только спереди чуть. Мария смеялась, вспоминая разговор теток на ярмарке.

— Ах, Лиза, как мы с тобой похожи! Не в коня корм. Я читаю — а голова не пухнет. Ты ешь за двоих и не толстеешь.

— Не-ет, не выйдет. Не жди. Доктор сказал, что если раскормить дитя, то самой будет хуже. Пускай родится мал, но здоров.

Севастьяна теперь без всяких колебаний называла Лизу Марией. И всякий раз, уходя, предупреждала: если что надо — тут же зовите.

Удивляла всех Гуань-цзы, которая стала тенью Лизы. Настоящей Лизы, разумеется. Она смотрела на нее так пристально, будто хотела что-то понять.

— Может быть, тоже хочет родить? — спрашивала Лиза, гладя кошку по спине.

— Она не может, — сказала Мария. — Гетеры не для этого задуманы.

— Не хочешь ли ты сказать, что твой свекор привез ее из Китая уже лишенную надежд на радости плоти?

— Именно так, — согласилась Мария. — Потому она так к тебе и льнет. Всегда влечет недоступное.

От батюшки из Москвы приходили письма, в которых он сообщал о своих делах, дороже которых для него ничего не было на свете.

«Платон Петрович Бекетов, — писал он, — расширяет свою типографию. Да и сам расширяется, обретая все большую власть. Он стал председателем Московского общества истории и российских древностей. Теперь печатает еще больше сочинений русских авторов. В их числе и любящий вас батюшка». Он прислал им две только что вышедших книги — «Пантеон российских авторов» и «Собрание портретов россиян, знаменитых своими деяниями».

— Как думаешь, батюшка будет счастлив, что у него наконец родится внук? — спросила Лиза сестру.

— Еще бы. Он непременно захочет, чтобы он стал ученым, — засмеялась Мария.

— А ты бы хотела, чтобы он кем стал? — спросила Лиза.

Мария помолчала, потом сказала то, что сильно удивило Лизу:

— Я бы хотела, чтобы он долго-долго оставался маленьким.

— Почему? — Брови Лиза поползли вверх.

— Потому что у меня больше никогда не будет маленьких. А я так их люблю!.. — Мария покачала головой.