Книга Про-писи венеролога, страница 39 – Рафаэль Мухамадеев

Макар внезапно догадался: «Это же Иуда! Тот самый! Молодой, богатый, красивый. Чего ему не хватало?»

Спящий Нарымов иногда бывал справедлив.

«А что не хватает всем твоим агентам? – вопросом на вопрос ответил сам себе. – Власти, денег, женщин, здоровья? Что заставляет твоих мойкиных, соковых, квасцовых, римских доносить, лгать, изобличать, предавать, обвинять. Зачем? Во имя чего?

– Как зачем? – удивился один Нарымов другому. – Ведь в стране идет такая грандиозная стройка! Беломорканал, Днепрогэс, коллективизация…» – в это время откуда-то издалека вдруг донесся петушиный крик.

Нагая девица быстро произнесла:

– Тридцать тетрадрахм. Раз! Тридцать тетрадрахм. Два! – повторила она тише. – Тридцать тетрадрахм. Три!

Кот опять взмахнул лапой. Весы покачнулись. Затихающий звук гонга слился с криком петуха.

Нарымов проснулся.

* * *

После бокала ночи, до краев наполненного грозой и дурными снами, Нарымов был вял, заторможен и как-то необычайно рассеян. Перелистывая атеистические словари и книги, мысленно все время возвращался к карусели ночных сновидений.

– Товарищ майор! Доставили профессора Стравинского!

Профессор оказался обаятельным, аккуратно подстриженным человеком около пятидесяти лет, сохранившим, однако, юношескую живость движений и свежесть восприятия. Цепкий наблюдательный взгляд Стравинского скрестился с пронзительным прищуром Нарымова. Они понравились друг другу.

Макар внутренне удивился непринужденному поведению человека, впервые очутившегося в стенах ведомства, мрачная слава которого адовой музыкой гремела на весь мир.

– А вы знаете, – немедленно отреагировал Стравинский, – наши учреждения очень похожи: высокие ворота, охрана, но ведь это и естественно – мы санитары общества, имеем дело с одним материалом. Только вы до безумства, а мы после. Ха-ха! – и он сделал какой-то пасс руками, зацепившими взгляд Нарымова, как колючки чертополоха развевающуюся одежду путешественника.

– Вот об этом мы и хотели побеседовать с вами, Леонид Осипович! – заглянул Нарымов в листочек, лежащий на столе. – Этих паразитов нашего советского общества необходимо удалять резко и решительно, пока их фокусы не нашли последователей, – многозначительно взглянув на собеседника, сделал выпад Нарымов.

– Э-э, поверьте, товарищ майор, ко мне уже приходили товарищи. Э-э, я ведь уже давал письменные объяснения после симпозиума в Цюрихе. Да и по конференции в Женеве.

Вот теперь все стало на привычные места. Глядя на обескураженное испуганное лицо профессора, Нарымов был удовлетворен.

– Меня зовут Макар Иванович, а пригласили мы вас для консультации по поводу некоторых вопросов, требующих разъяснения, – он дружелюбно развел руками и вышел из-за стола. Взял стул и пересел напротив профессора коленкой к коленке. – Поверьте, дорогой Леонид Осипович, пока, – он сделал паузу, – у нас нет никаких оснований подозревать вас в нелояльности, – немного помолчал и закончил: – А про вашего двоюродного брата в Париже забудьте! Да, да.

Нам поручено, срочно найти и обезвредить банду поджигателей, совершивших серию терактов в Москве и, возможно, за ее пределами. В вашей клинике находится часть пострадавших от этих лиц. Вернее, от рук этих лиц.

Напуганные разными дьявольскими фокусами обыватели обратились за помощью к религии. Наша агентура докладывает, что резко возросла посещаемость церквей. Да.

А люди должны ходить на исповедь к нам! Или к вам, – похлопал он по коленке доктора, – а не к священникам. Это священный долг каждого честного гражданина! – с пафосом сказал он и посмотрел на стену. Майор хотел, чтобы все слова, произнесенные им в кабинете, были восприняты правильно. Двойной контроль техники и сознания давил на его сосуды сильнее артериального давления.

– Совершенно с вами согласен! – подтвердил догадливый профессор, проследивший за его взглядом. – Не лучше ли о сути гипноза и психосуггестии поговорить в нашей клинике, где вы сможете лично осмотреть пациентов. То есть побеседовать с пострадавшими лицами.

Да и для вашей головы, я хотел сказать давления это будет полезнее. Перемена обстановки почти всегда влияет на людей положительно.

Доктор наложил пальцы на левое предплечье Нарымова.

– Перемена обстановки – и все будет славненько, – размеренно произнес он.

Макар почувствовал, как огромная тяжесть, обручем сковывающая голову, вдруг разжалась и наручниками упала на пол. Стало легко и свободно дышать. Предметы приобрели резкость и прозрачную отчетливость. Глаза доктора сквозь стекла пенсне лукаво поблескивали напротив.

– Поеду! – решился Нарымов. «Проветрюсь!» – подумал про себя.

«Все! Весь день вылетел!» – подумал Стравинский, а вслух произнес:

– Вот и славненько!

В служебном кабинете Нарымов чувствовал себя как рыбка в аквариуме. Вроде в своей стихии, но всегда на виду. О двух предшественниках, за чьим столом он сейчас работал, старался никогда не вспоминать. Следы их затерялись в серых клубах пыли, поднятых колесницей новой истории. В последнее время Макар получал пряники, но никогда не забывал и о кнуте.

* * *

В машине Стравинский долго и уютно устраивался, зачем-то разминал свои длинные пальцы, словно собираясь играть на фортепиано, что-то сосредоточенно обдумывал и, наконец, собрав мысли в осеннюю стаю, обратился к майору:

– Видите ли, Макар Иванович, у наших пациентов, поступивших в клинику в последние дни, четко прослеживается один и тот же этиологический фактор. Все они пострадали от психосуггестии каких-то шарлатанов, – заметив его непонимание, успокоил, – Сейчас, любезный, вам станет все понятно. – Фамильярно, словно беседуя с больным, начал он разъяснения:

– В медицине под методом суггестивной психотерапии понимают способ психического воздействия врача на больного с помощью словесного внушения. Понятие суггестивной психотерапии включает в себя внушение, проводимое в состоянии бодрствования, и внушение, проводимое в состоянии гипнотического сна, то есть собственно гипноз.

Уважаемый Владимир Михайлович Бехтерев, мой учитель, писал, что внушение есть не что иное, как вторжение в сознание или прививание к нему посторонней идеи, которое происходит без участия воли и внимания воспринимающего лица и часто, даже без ясного с его стороны сознания.

Стравинский поднял восклицательный знак указательного пальца и процитировал:

– «…внушение входит в сознание человека не с парадного хода, а с черного крыльца, минуя сторожа – критику».

– Так вы считаете, что фокусы в театре с картами, долларами, платьями – все это гипноз? – перебил Нарымов.

– Я не склонен смешивать эти понятия… хотя, несомненно, отдельные элементы внушения во время проведения фокусов имеют место, – уклончиво ответил профессор.

«Умен, положительно умен, – подумал Нарымов. – Интересно, можно ли гипноз использовать при допросах вражеских агентов? А может, и своих сотрудников для выяснения их крамольных мыслей. Взять, к примеру, старшину Приходько, – Нарымов вгляделся в боксерский затылок старшины, сидящего на водительском сиденье, – вежлив, исполнителен, но ведь, как известно, в тихом омуте черти водятся. Вдруг он уже давно стучит на меня? Надо бы его послать куда Макар телят не гонял, скажем, куда-нибудь в Забайкалье. На повышение! Слишком много он знает. И про артистку из Мариинского, и в командировках находится всегда со мной. А люди не любят, когда про них много знают», – подумал он о себе в третьем лице.