Книга Завтра я буду скучать по тебе, страница 49 – Хейне Баккейд

– Тогда можешь просто лечь на полотенце спиной ко мне.

Я сажусь на колени и стягиваю больничные сетчатые трусы, а потом ложусь на тёплый пол ванной, подложив руки под голову.

– Меня, кстати, зовут Йенс, – говорит он. Я слышу, что его дыхание становится тяжелее.

– Вначале может быть немного неприятно, – говорит он и вводит внутрь наконечник трубки, – но я буду действовать максимально мягко.

– М-м. – Я выдыхаю, зажмуриваю глаза и прижимаю колени к груди. В словах Йенса слышится ощущение странной, абсурдной естественности происходящего. В одной руке он держит силиконовую колбу от клизмы, в другой – трубку. Периодически он слегка надавливает на колбу, чтобы залить внутрь побольше воды, а иногда кладёт руку мне на лоб и начинает говорить. Он рассказывает о самых обычных вещах, таких, как уровень воды в городской реке или о зиме, которая скоро наступит, а я отвечаю ему односложными предложениями. Как будто мы двое старых знакомых, попавших в эту комичную ситуацию, которая, впрочем, ничего между нами не изменит.

– Ну вот! – Йенс опускает руку, державшую колбу и кладёт её на пол за моей спиной. Он кладёт руку на моё голое бедро, – важно, чтобы ты сдерживался, как можно дольше. Хотя бы пять-шесть минут после того, как вынули шланг, чтобы масла успели дать эффект. Йенс хлопает меня по ягодице, после чего складывает пластиковую колбу, трубку и одноразовые перчатки в белый пластиковый пакет, скручивает его и завязывает. Он опускает ободок унитаза и говорит:

– Ты просто полежи здесь и потерпи, сколько сможешь. Когда уже не сможешь сдерживаться, запрыгнешь на унитаз, и природа возьмёт своё. Я подожду снаружи.

– Ага, – отвечаю я сквозь слёзы, напрягшись, чтобы сдерживать давление снизу.

Как только Йенс закрывает дверь, я слышу, что в комнате включили радио и прибавили звук: «I am ashamed ’cause I don’t know myself right now. And I am 43 ^[27]», – поёт мужчина, а музыка вместе с этим становится всё громче с каждой нотой и разрастается в бурю.

Поначалу ничего не происходит, кроме того, что я чувствую, как масла с одной стороны подбираются к кирпичу, а с другой – к внешнему отверстию.

Позыв расслабить мышцы диафрагмы усиливается вместе с тем, как растёт давление внутри. Я чувствую себя, как воздушный шарик, в который закачивают воздух, но я уже решил, что продержусь до конца песни. Как минимум потому, что я совершенно потерял чувство времени, пока лежу здесь и изо всех сил сдерживаюсь.

«They say that I should go outside more and drink lots of water all the time, but that does not seem to be working, ‘cause you still have not come back to me ^[28]».

Наконец что-то начинает происходить. Нарастает ноющая боль, сначала кажется, что просто вздулся небольшой воздушный пузырь, но нет, он не исчезает, не уходит сразу же, как обычно бывает, он остаётся там и делает своё дело. Он движется вниз, я это слышу и чувствую.

Что-то как будто высвобождается, сдвигается, как стоявший на месте миллионы лет айсберг поддаётся толчку и на пару миллиметров приближается к фьорду и талой воде у долины.

«Why don’t you love me anymore? ^[29]» – вопрошает вокалист горько и душераздирающе, а я расслабляю мышцы ног, чтобы они сдвинулись немного ниже, расправились, и я лучше контролировал боль.

«Tell me, why don’t you love me anymore? Just in case you didn’t hear me ask before… Tell me why don’t you love me anymore?» ^[30]

Я снова чувствую, как движется ледник. На этот раз я снова должен слегка ослабить хватку, чтобы тонкая струйка маслянистой жидкости стекла по коже на тёплое полотенце. Я настраиваю уровень давления и чуть сильнее отвожу ноги назад, чтобы можно было повернуть голову и понять, где находится туалет.

Когда припев заканчивается и вступает синтезатор, звуки которого заглушают друг друга и режут слух, я понимаю, что больше не могу держать всё это внутри. Я быстро поворачиваюсь на спину, потом на живот, а потом встаю, подхожу к унитазу и плюхаюсь на него ровно в тот момент, когда масла выстреливают из меня по керамическим внутренним стенкам туалета.

Через секунду я чувствую, что айсберг освободился. Древнего мастодонта силами гравитации тянет вниз, медленно, но по гладким и смазанным маслом путям к выходу. Крещендо прозвучало, следующий шаг – очищение, песня затихает, издав последний звук.

– Наконец-то, – шепчу я и прижимаюсь локтями к бёдрам.

– Всё прошло хорошо? – Йенс заглядывает в ванную и сострадающе смотрит на меня, постукивая пальцами по дверной раме.

– Жив пока что, – задержав дыхание, отвечаю я, стоя у зеркала и полоща лицо в холодной воде. – Что теперь? – спрашиваю я, заходя в комнату. Радио в ней теперь выключено.

– Как насчёт немного отдохнуть? Ты наверняка утомлён после всего, что с тобой случилось за последние сутки.

– А потом?

– Потом придёт врач, который хочет обсудить с тобой дальнейшие планы, – улыбается Йенс, собираясь уходить.

– Мои таблетки! – Восклицаю я, и внутри резко начинает расти паника, когда я понимаю, что он сейчас уйдёт, не выдав мне таблеток.

– А?

– Мне нужно как-то засыпать. Я…

– Я спрошу у дежурного врача, – говорит Йенс и уходит.

Я пячусь к кровати и сажусь, положив руки на виски, будто шоры. Через несколько минут Йенс возвращается с двумя таблетками анальгетика Оксинорма по 10 миллиграмм каждая.

– Вот, – говорит он, – теперь можешь спать.

Я лежу в кровати без движения, после того как ушёл Йенс. Находясь в сонном апатичном состоянии, я вдруг слышу звук – два коротких писка, после которых следует глубокий и резкий металлический звук. Он исходит откуда-то снизу, из-под моей койки.

Сразу после него снова звучит резкий писк.

Я поворачиваюсь на бок и пытаюсь заглянуть за край кровати, где маленький зеленый огонёк мигает в пластиковом мешке среди обрезков моей одежды.

Я подползаю ближе, беру пакет и высыпаю содержимое на пол. Сразу пахнет кислым, а запах солёного моря и сырой одежды проникает в носовые пазухи и спускается вниз по дыхательной системе. Мобильный телефон магическим образом пережил проведённое в море время.