Онлайн книга «Нет кузнечика в траве»
|
– А что потом? – спросил Илюшин. – Белкин сначала орал, умолял ее, потом замолчал. Стал плавать туда-сюда, наверное, хотел согреться. А мы ушли. Белка, конечно, была девка с железными яйцами, но смотреть, как твой собственный отец умирает… Мне-то пофиг, я его просто ненавидел за Аделаиду. И потом, я вымок весь, замерз, мне нужно было переодеться. – И вы не возвращались? – Зачем? – вопросом на вопрос ответил Синекольский. – Если бы кто-нибудь нас там заметил, потом вспомнил бы… начались бы вопросы… Нет. Просто ждали, когда его найдут. Через неделю Женька Грицевец сунулся туда со своими приятелями, хотел курнуть травки в тишине… Ну и получил тишину. – Он ощерился. – Мертвую! Илюшин хотел еще что-то спросить, но вместо этого сказал совсем другое: – Хороший ты был ей друг. Синекольский захлопнул дверцу переноски. – А толку? Все равно все умерли. – Ты-то вроде живой. Дмитрий поднялся и впервые за все время разговора посмотрел прямо в глаза Илюшину. – Не, – сказал он. – Это тебе кажется. Я давно подох. 2 Доехав до перекрестка, Андреас Димитракис спохватился, что забыл права. Можно было бы и не возвращаться, понадеяться на удачу, но в последние дни ему было неспокойно. Зайдя в комнату, он увидел старшую дочь: Мина сидела за столом, поджав ноги, и крутила перед собой круглый розовый леденец на палочке. – Где взяла? – резко спросил Андреас. В дверях кухни выросла жена. Роза все больше становилась похожа на тень, такая же плоская, темная, безмолвная. – Говори! Мина пыталась спрятать чупа-чупс в ладони. Андреас разъярился: девку кто-то угостил, и это наверняка не просто так. – Тебя лапали? Руки тебе совали под юбку? Шлюха! Рассказывай! Мина уклонилась от пощечины и вскочила. Щеки вспыхнули от возмущения. – Я сама купила! – Врешь! – Нет! Сама! Денежка была! – Ты украла у меня деньги? – Ни у кого не крала! – Врежу тебе сейчас, – пригрозил Андреас. – Ох, как я тебе врежу… – Катерина дала, – нехотя созналась Мина. – Катерина? Он насторожился. Что младшая дочь крысятничает, припрятывает кое-что, Андреасу было известно. Но прежде она никогда не расщедривалась… Все подозрения последних дней ожили в нем. – За что она дала тебе денег? – Просто так! Мина – красивая! – Очень красивая, – согласился Андреас. – Но Катерина злая. Мы накажем ее за то, что она плохая. Правда? Мина задумалась. Это было что-то новое: раньше она охотно последовала бы за отцом, даже вздумай он утопить младшую дочь в нечистотах. – Очень злая, – нетерпеливо продолжал Андреас. Ему почудилось протестующее движение у двери, но меньше всего его мысли сейчас занимала бессловесная жена. – Но мы будем к ней добры. Просто заберем у нее монеты. Все-все! Отдадим их Мине. Пусть Мина купит себе сладкое. – А ты не отберешь мою денежку? – Ни за что! – И не будешь бить Катерину? Андреас усмехнулся. Как же просто оказалось купить расположение дурочки: один евро – вот цена ее симпатии. – За что ее бить? Разве она в чем-нибудь виновата? – Нет… Он обнял Мину и на секунду прижался губами к ее мягким влажным коровьим губам. – Ты моя умница. А теперь расскажи мне все. Когда Катерина дала тебе деньги? 3 На обратном пути Илюшин свернул налево от отеля и пошел вдоль обрыва, уходя от гостиницы все дальше и дальше, пока не добрался до пустынной площадки, откуда даже не видно было бухты с туристами. Выжженная солнцем трава шуршала под ногами, как нарезанная бумага. Он сел и стал смотреть на море. Надо было собраться с силами и рассказать Гаврилову о своих выводах. Но кроме этого, Илюшин чувствовал, что ему требуется переварить рассказ Синекольского. Он думал о двоих детях, от отчаяния задумавших убийство. О Русме, в которой он никогда не был. О человеке по имени Николай Белкин, убившем слабоумную Маню и неизвестную ему Аделаиду, и о десятках людей, живших вокруг и не вступившихся за женщину и ее дочь. Потом он подумал про Бабкина и вытащил из кармана сотовый. – Есть новости? – спросила телефонная трубка, не поздоровавшись. – Есть, – сказал Илюшин. Он вдруг почувствовал такое облегчение, словно тонул и нащупал спасательный круг. Это был голос из другой жизни, где не били своих женщин и не калечили детей, где вещи были просты и понятны, а если и непонятны, значит, нужно было всего лишь сесть и спокойно в них разобраться. Он временами завидовал этой ясной простоте. А сейчас особенно остро ощутил, до какой степени ему не хватает не только Бабкина, но и его жены – не по отдельности, а обоих вместе, чтобы можно было сидеть у них на кухне, слушать, как они спорят, кому варить кофе, и быть включенным в их болтовню, в их счастье, в их смыслы, которые они сами создавали для себя, а не питались чужими. На миг он испугался того, как глубоко эти двое проросли в его жизни. Потом вспомнил несчастного Синекольского и сказал себе, что есть вещи и пострашнее. Бабкин что-то неразборчиво, но осуждающе пыхтел. – Что? – Долго, говорю, я буду слушать этот нудный прибой? Он мне еще в Греции осточертел. – В Русме, надо думать, тебе больше нравится? Бабкин помолчал, затем хмыкнул: – Как ни странно, да. Ну, знаешь, лето же… Везде хорошо. – Марию Шаргунову убил Николай Белкин, – сказал Илюшин. – Откуда ты знаешь?! – Синекольский раскололся. Белкин, похоже, был психопат. – Это я уже понял, – сказал Сергей. – Мне тут порассказали про него… – И они вдвоем его убили. В трубке повисла тишина. – Алло! – сказал Макар. – Ты там? – Кто вдвоем? – Гаврилова и Синекольский. – Они же были совсем мелкие, – недоверчиво проговорил Сергей. За это недоверие Илюшин готов был обнять его, если бы только подобные проявления чувств не были ему чужды. Десять лет проработать оперативником – и сомневаться в существовании детей, убивших отца одного из них. Да благословит Бог чистых сердцем, сказал он себе с насмешливостью, в которой была изрядная доля зависти. – Мелкие, да. Хитрые. Умные. Заманили его на ферму Бурцева и сбросили в воду. – Макар опустил подробности. – Да-а-а… Жаль, Ляхову рассказать нельзя. |