Книга Там, где тебя ждут, страница 24 – Мэгги О'Фаррелл

Я взяла эту пачку. Прижала салфетки к лицу, и мне стало легче.

– Это естественная реакция, – продолжил папа. – И у вас есть полное право кричать и злиться на меня.

Я отняла салфетки от лица, чтобы взглянуть на него.

– Я сам, бывало, кричал и злился на себя, – признался он, – фактически частенько. Дело в том, Феба, что я долго жил за границей. Но я писал вам обоим по два раза в месяц и еще на ваши дни рождения. Теперь, полагаю, вряд ли вы хоть раз… получали мои письма?

Я покачала головой. Найл уставился на свои руки; он опять начал царапать запястье всеми пятью ногтями, но на сей раз папа его не остановил.

– Я привык надеяться, что хоть одно сможет прорваться, – произнес он, словно сам себе, – хотя бы одно. Каждый год, иногда даже чаще я обращался за разрешением увидеться с вами, но мне неизменно отказывали.

Я представила себе все эти письма, тринадцать на десять получается сто тридцать. А мне и Найлу вместе получается двести шестьдесят. Интересно, что мама делала с ними. Сжигала, выбрасывала в мусорные контейнеры? Эта мысль расстроила меня еще больше, Найл продолжал терзать запястье, а папа продолжал рассказывать. Он говорил, что многие годы каждую неделю пытался увидеться с нами, но мама всегда разрушала его планы тем или иным способом. Он говорил, что истратил все деньги на судебные дела, чтобы получить больше времени для встреч с нами и в законном порядке гарантировать свидания в положенное ему время, но ничего не получилось. Перед отъездом он был уже совершенно сломлен – «сломлен и убит горем», – а потом он встретил женщину и женился на ней. Он говорил, что прилетел этим утром из Нью-Йорка специально, чтобы разыскать нас.

– Я находился в аэропорту Ньюарка – на самом деле прилетел на юбилей моего отца – и внезапно сообразил, что Найлу уже исполнился двадцать один год. Возраст совершеннолетия с юридической точки зрения. Я давно собрался предпринять очередную попытку увидеть вас. Но вот я уже прибыл в Штаты, поэтому мне оставалось просто долететь до Калифорнии, и я решил, что не уеду, пока не разыщу вас обоих. И вот мы здесь.

Он сидел спиной к буфетной стойке. Взял ложку и уставился на нее так, словно в жизни не видел ложек.

– Я никогда не отказывался от надежды увидеть вас обоих, – добавил он, очевидно обращаясь к этой самой ложке. – Не было дня, часа, минуты, когда бы я не думал о вас. И мне хотелось, чтобы вы узнали это.

Я не представляла, что мне делать с этой информацией, поэтому сделала большущий глоток содовой, и она сначала заливалась в меня спокойно, но потом застряла где-то в глубине горла, и я начала давиться и кашлять, а Найлу пришлось хлопнуть меня по спине, и он ударил слишком сильно, как обычно, не способный соразмерить применение своей силы – он вечно разбивал кружки, срывал краны, а при случае и оконные шпингалеты. Заходясь кашлем, я услышала слова Найла.

– Так где же ты сейчас живешь?

– На острове, – ответил папа, или мне послышалось.

– Где? – выдавила я. – На острове? Типа в тропиках?

– Нет, скорее это на севере.

– Этот остров?

– Страна, – в своей укороченной манере бросил Найл, – а не изолированный участок суши.

Мне вновь отчаянно захотелось плакать, я не могла понять, о чем они говорили, и Найл, по-моему, просто дразнил папу так, как обычно дразнил только меня, и я вдруг почувствовала себя обделенной, забытой, и мне жутко не нравилось, когда Найл забывал обо мне, потому что Найл – единственный, в ком я на сто процентов уверена, он никогда не оставит меня – не важно, какая я, маленькая и глупая, я уверена, что он всегда будет учитывать мои интересы – и внезапно, похоже, у меня появился совершенно новый родительский конкурент, которого я даже не помню.

– Остров, остров, – повторил папа, – вы никогда не слышали об острове?

– Разумеется, я слышала об островах! – возмутилась я. – Мне просто не…

И тут я услышала пояснение папы:

– Историческая родина Салливанов. – И тогда до меня дошло.

– Ирландия, – сказала я, и все облегченно вздохнули. – Вроде она каким-то боком связана с Англией.

Папа начал что-то объяснять, но не закончил, видимо предпочтя согласиться со мной.

– Да, – в итоге подтвердил он, – верно говоришь.

– Строго говоря, – вступил Найл, – именно боком. Ирландия обрела политическую и финансовую независимость в…

– Она граничит с Англией, – поспешно добавил папа, улыбаясь мне, и мне захотелось улыбнуться в ответ, я поняла, что он вел себя как нормальный предок, сглаживая углы между мной и Найлом, и у меня вновь появилось смутное ощущение о чем-то далеком, но очень близком и дорогом, и я догадалась, что он мог поступать так же, когда мы были детьми. И наверняка поступал.

– И ты женился? – спросила я.

Он кивнул.

– Как ее зовут?

Странно, он вроде бы задумался, но в итоге сказал:

– Клодетт.

– Француженка? – спросил Найл.

– Наполовину, – ответил папа, и тут меня осенило, что он говорил так же, как Найл, опуская слова, которые традиционно считались обязательными, и я задумалась, не у него ли Найл подхватил такой лаконичный стиль.

Еще одна мысль вдруг пронзила меня, и я напряженно вытянулась на стуле.

– А у тебя есть дети? Я имею в виду, другие дети?

– Есть, – папа вновь кивнул.

– Много?

– Двое. Мальчик и девочка.

– Как мы?

– Нет, вернее следовало бы сказать, девочка и мальчик, – с улыбкой пояснил он, – как вы, но в другом порядке.

– Как их зовут?

– Девочку зовут Марита, а малыша – Кэлвин. Хотите посмотреть фотографию?

– Да, – согласилась я, хотя вроде бы и не горела желанием.

Папа пошуровал в кармане и вытащил бумажник. Мы с Найлом склонились над столом, чтобы лучше видеть. За прозрачным пластиком в кармашке поместилась фотография целой компании. Девочка в синем платье держит за руку женщину с длинными волосами. А у нее на боку сидит малыш. Он смотрит куда-то вверх, словно что-то в небе завладело его вниманием. А девочка смотрит прямо, и мне пришло в голову, что она смотрела на папу, на мистера Дэниела Салливана, нашего отца.

Словно прочтя мои мысли, папа добавил:

– Она очень напоминает мне тебя.

– Кто? – удивилась я.

– Марита.

Я пригляделась к лицу девочки. Девочка как девочка, ничего особенного.

– Взгляните, – сказал папа, перевернув снимок, и на другой стороне в бумажнике находимся уже мы, я и Найл. В возрасте шести и двенадцати лет, мы стоим, взявшись за руки, в садике за домом. Или, вернее, я взяла Найла за руку, и он позволил мне сделать это. Да, папа прав. Я похожа на Мариту: тот же вздернутый носик, те же светло-рыжие волосы, хотя у Мариты они длиннее, а мне никогда не разрешали их отращивать. «Слишком много возни», – обычно говорила мама.