Онлайн книга «Сказка о Тройке»
|
Фарфуркис закруглился, и за коменданта принялся Хлебовводов. Речь его была несвязна, но полна смутных намеков и угроз такого жуткого свойства, что комендант совсем ослабел и открыто глотал пилюли, пока Хлебовводов орал: «Я тебя поплююсь!.. Ты понимаете что или совсем ошалели?..» – «Грррм», – сказал наконец Лавр Федотович и пошел ставить каменные точки над разными буквами. Комендант получил на вид за недостойное поведение в присутствии Тройки, выразившееся в плевании на пол товарищем Константиновым, а также за утрату административного обоняния. Товарищ Константинов К. К. получил предупреждение в дело за хождение по потолку в обуви. Фарфуркис получил устное замечание за систематическое превышение регламента при выступлениях, а Хлебовводов – за нарушение административной этики, выразившееся в попытке облыжно оболгать товарища Константинова К. К. Выбегалле был объявлен устный выговор за появление в строю в небритом виде. – Других предложений нет? – осведомился Лавр Федотович. Хлебовводов сейчас же ткнулся к нему в ухо и зашептал. Лавр Федотович выслушал и закончил: – Есть также предложение напомнить некоторым членам Тройки о необходимости более активно участвовать в ее работе. Теперь получили все. Никто не был забыт, и ничто не было забыто. Атмосфера сразу очистилась, все, даже комендант, повеселели. А полковник, которого до этой минуты явно мучили кошмары, истово произнес: – Так точно, товарищ генералиссимус! Так точно – старый дурак! Пока комендант отыскивал следующее дело, я смотрел на полковника. Руки его непрерывно подергивались во сне: то ли он включал третью скорость, то ли скребницей чистил своего боевого коня. Я смотрел на него и все пытался представить боевой путь и послужной список человека, которому не менее восьмидесяти лет, который дослужился до полковника и ухитрился за все это астрономическое время выслужить всего три юбилейные медали «XX лет РККА», «XXX лет Советской армии» и «40 лет Вооруженных сил». Вероятно, все дело было в его экзотической военной специальности. В самой идее мотокавалерии чудилось мне нечто фантастическое. То мне представлялись приземистые бронетранспортеры, над клепаными бортами которых торчали оскаленные лошадиные пасти и осанисто возвышались чубатые всадники в бурках и с пиками перёд себя. То эта картина заслонялась зрелищем совсем уже апокалиптическим: по полю брани лихо разворачивается в лаву табун лошадей, оседланных мотоциклистами на мотоциклах, и все мотоциклы как один – на третьей скорости… Но тут я вспомнил, что полковник был современником и, может быть, даже участником первых успехов авиации и дирижаблестроения, и тогда привиделись мне гигантские баллоны, из гондол которых, брыкаясь и ржа, сыплются на головы ошеломленного противника кавалерийские эскадроны на парашютах… – Следующий, – произнес Лавр Федотович. – Доложите, товарищ Зубо. – Дело номер второе, – зачитал комендант. – Фамилия: прочерк. Имя: прочерк. Отчество: прочерк. Кличка: Кузьма. Я вздрогнул. Вот и нашему Кузьке настал черед. «Эдик, – шепотом позвал я. – Ты здесь?» – «Здесь», – отозвался Эдик. «Ты не уходи, Эдик, – попросил я. – Кузьку надо спасти…» – Год и место рождения, – продолжал комендант. – Не установлено. Вероятно, Конго. – Он что, немой, что ли? – благодушно осведомился Хлебовводов. – Говорить не умеет, – ответил комендант. – Только квакает. – От рождения такой? – Надо полагать, да. – Наследственность, стало быть, плохая, – проворчал Хлебовводов. – Оттого он и в бандиты подался… Судимостей много? – У кого? – спросил ошарашенный комендант. – У меня? – Да нет, почему – у тебя? У этого… у бандита. Как его там по кличке? Васька?.. – Протестую, – нетерпеливо сказал Фарфуркис. – Товарищ Хлебовводов исходит из предвзятого мнения, что клички бывают только у бандитов. Между тем в инструкции в параграфе восьмом главы четвертой части второй предлагается наделять кличкой необъясненное явление, которое идентифицируется как живое существо, не обладающее разумом. – А! – сказал Хлебовводов разочарованно. – Собака какая-нибудь. А я думал – бандит… Это когда я заведовал кассой взаимопомощи театральных деятелей при ВТО, был у меня кассир… – Я протестую! – плачущим голосом закричал Фарфуркис. – Это нарушение регламента! Так мы до ночи не кончим! Хлебовводов поглядел на часы. – И верно, – сказал он. – Извиняюсь, увлекся. Валяйте, браток, где ты там остановились? – Пункт пятый, – прочитал комендант. – Национальность: птеродактиль. Все содрогнулись, но время поджимало, и никто не сказал ни слова. – Образование: прочерк, – продолжал читать комендант. – Знание иностранных языков: прочерк. Профессия и место работы в настоящее время: прочерк. Был ли за границей: вероятно, да… – Ох, это плохо! – пробормотал Хлебовводов. – Плохо это! Ох, бдительность… Птеродактиль, говорите? Это что же – белый он? Черный? – Он, как бы это сказать, сероватый такой, – объяснил комендант. – Ага, – сказал Хлебовводов. – И говорить не может, только квакает… Ну ладно, дальше. – Краткая сущность необъясненности: считается вымершим пятьдесят миллионов лет назад. – Сколько? – переспросил Фарфуркис. – Пятьдесят миллионов тут написано, – несмело сказал комендант. – Несерьезно все это как-то, – пробормотал Фарфуркис и поглядел на часы. – Да читайте же, – простонал он. – Дальше читайте! – Данные о ближайших родственниках: вероятно, все вымерли. Адрес постоянного местожительства: Китежград, Колония необъясненных явлений. – Прописан? – строго спросил Хлебовводов. – Да вроде как бы прописан, – ответил комендант. – Как заявился он, как занесли его в книгу почетных посетителей, так с тех пор и пребывает. Прижился Кузьма. – В голосе коменданта послышались нежные нотки: Кузьке он покровительствовал. – У вас все? – осведомился Лавр Федотович. – Тогда есть предложение вызвать дело. Других предложений не было, комендант отдернул штору на окне и ласково позвал: – Кузь-Кузь-Кузь-Кузь… Вон, сидит на трубе, паршивец, – произнес он нежно. – Стесняется… Стеснительный он очень. Ку-у-узь! Кузь-Кузь-Кузь… Летит, жулик, – сообщил он, отступая от окна. Послышался кожистый шорох и свист, огромная тень на секунду закрыла небо, и Кузька, трепеща распахнутой перепонкой, плавно опустился на демонстрационный стол. Сложив крылья, он задрал голову, разинул длинную зубастую пасть и тихонько квакнул. – Это он здоровается, – пояснил комендант. – Ве-е-ежливый, сукин кот, все как есть понимает. Кузька оглядел Тройку, встретился с мертвенным взглядом Лавра Федотовича и вдруг застеснялся ужасно, закутался в крылья, спрятал пасть на брюхе и стал застенчиво выглядывать из кожистых складок одним глазом – огромным, зеленым, анахроничным, похожим на полураскрытую ирисовую диафрагму. Прелесть был Кузька. Впрочем, на свежего человека он производил устрашающее впечатление. Хлебовводов на всякий случай что-то уронил и полез под стол, откуда пробормотал: «Я думал, собака какая-нибудь квакающая…» |