Книга Красный Рыцарь, страница 30 – Майлз Кэмерон

— Почему?

— Хавиция была благородного происхождения и обладала поистине огромной силой.

Женщина обернулась к окну, орел встрепенулся в ответ на движение.

— Посади его на жердь, пожалуйста, — попросила настоятельница.

Рыцарь забрал огромную птицу и перенес на жердь.

— Несомненно, этот орел взят из королевского питомника.

— Когда–то у меня был друг из королевской семьи, — произнесла она, скривившись.

— А каково происхождение Амиции?

Настоятельница поднялась.

— Сам ищи ответ на этот вопрос, — заявила она. — Мне совершенно неинтересно сплетничать о своих людях.

— Похоже, я вас разозлил.

— Мессир, чудовища из земель Диких убивают моих людей, среди нас есть изменник, чтобы защититься, мне пришлось прибегнуть к услугам наемников. Сегодня меня злит абсолютно все.

Она распахнула двери, и, прежде чем они за ней захлопнулись, он успел заметить Амицию.

Оставшись в одиночестве, капитан подошел к книге. Она лежала под витражом с изображением Иоанна Крестителя. Перелистывая страницы, он стал вчитываться в житие святого.

Архаичный язык труден для восприятия: он высокопарен, с непривычным построением фраз. Создавалось впечатление, будто какой–то школяр силился переводить с архаичного на готический и обратно, при этом допуская серьезные ошибки в обоих направлениях. Зато каллиграфия поражала безукоризненностью. На десяти страницах он не заметил ни одного неверного движения кисти. Кто стал бы трудиться над столь ужасной книгой?

Для него загадка фолианта слилась с секретом, спрятанным в уголках опущенных губ Амиции. Он принялся внимательнее рассматривать многочисленные иллюстрации.

Рассказ о святом Штерне ^[32] предваряло замысловатое изображение его самого в красной мантии, отороченной белым и золотым кантами. Одеяние богато украшено, в руке святого — крест. В другой руке вместо сферы он сжимал призму, внутри которой находились миниатюрные фигурки мужчины и женщины…

Капитан обратился к тексту, пытаясь найти соответствующее описание: не это ли аллегорическое изображение ереси?

Красный Рыцарь выпрямился и захлопнул книгу. «Ересь меня не касается, — размышлял он. — Кроме того, кем бы ни была надменная старуха, уж точно она не тайная еретичка». Он неспешно зашагал по залу, саботоны громко стучали по каменному полу, мысли о загадочной книге не покидали его.

«А ведь она права, черт бы ее побрал», — подумал капитан.

Медведица плыла, пока хватало сил, потом пролежала весь день, промерзшая до костей и ослабевшая от потери крови и отчаяния. Детеныш обнюхивал ее и требовал еды, она заставила себя подняться и отправилась на поиски съестного. В поле убила овцу, ею и приглушили голод. Позднее на краю уже другого поля отыскались пчелиные ульи, мать с детенышем полностью опустошили восемь из них, перепачкались липким медом, но угомонились, только переев сладкого. Рану от меча она зализывала с медом в пасти. Люди рождались без когтей, вместо них они выковывали смертоносное оружие, похлеще, чем у любого создания из Диких.

Медведица пела дочери, звала ее по имени. Но детеныш только пищал, словно обыкновенное животное. Когда Лили немного оправилась, они снова двинулись на север. В ту ночь стало понятно — раны загноились. Она облизала их, запах был отвратительный.

Медведица попробовала приободриться, вспоминая лучшее из того, что было: самца Рассита, берлогу матери в далеких горах. Но рабство, длившееся слишком долго, что–то в ней надломило. Она не знала, смертельна ли ее рана. Не было ли оружие воина отравленным?

Для отдыха отвели еще один день, медведица ловила рыбу, какую–то незнакомую, с еле ощутимым солоноватым привкусом. Ей было известно, что в Великом океане соленая вода, может, в реке у морской рыбы весенний нерест. Ловля была успешной, даже для раненого зверя.

А вот ульев по краям полей они больше не встречали. Потревоженный человек–охранник стрелял в них из каменного укрепления. Ни одна стрела в цель не попала, но они предпочли удалиться.

Она не представляла, где они находятся, но инстинкт подсказывал — нужно двигаться на север. Да и река в верховье протекала по знакомым ей местам, к тому же весна напирала: становилось слякотно, началось таяние льда. Поэтому они продолжили идти на север.

Джеральд Рэндом, купец–авантюрист ^[33] из Харндона, оглянувшись, остался доволен выстроившимися в ряд двадцатью двумя фургонами, как порадовался бы главнокомандующий за войско или аббат за монахов. Он окинул взглядом фургоны, раскрашенные в соответствии с цветами торговой гильдии, к которой принадлежал, — красным и белым. Колеса в человеческий рост разрисованы тщательнейшим образом: красные ободья и белые спицы; все боковины тоже бело–красные, кузова расписаны сценами из Страстей Христовых — заслуга его чрезвычайно одаренного шурина. Отличная задумка, замешанная на религии, а еще она обеспечивала то, что извозчики всегда будут выстраиваться в правильном порядке — каждый, независимо от того, умел он читать и считать или нет, знал, что Иисуса, сына Господня, сначала бичевали солдаты в караульном помещении, а уж потом ему пришлось нести свой крест на Голгофу.

Вместе с купцом отправлялись порядка шестидесяти надежных граждан, в основном торговцы тканями и ткачи, парочка работавших по найму ювелиров, с десяток ножевых дел мастеров, несколько оружейников, понемногу продавцов в розницу и бакалейщиков — все превосходно вооруженные и облаченные в доспехи, как и положено успешным людям. Сопровождали их десять умелых солдат, нанятых им лично, все под стать своему командиру — бравые вояки, и у каждого имелась королевская грамота, удостоверявшая, что ее хозяин нес воинскую службу у короля.

У Джеральда Рэндома такая тоже была. Когда–то он служил на севере, сражаясь с Дикими. А теперь возглавлял богатый караван с конвоем, следовавший на крупную ярмарку в Лиссен Карак, к тому же снаряженный в основном на его деньги; большинство фургонов тоже принадлежали ему. Есть надежда, что самый большой караван станет одним из лучших на ярмарке.

Жена Анжела опустила ему на плечо удивительной белизны руку.

— Фургоны тебя интересуют больше, чем я, — произнесла она с иронией.