Онлайн книга «Между небом и тобой»
|
– Как ты себя чувствуешь, крошка моя, бедненькая моя? Мама выглядит куда хуже меня, можно подумать, она не спит с того дня, как я упала. – Почему Помм не разрешают ко мне прийти? – Потому что из-за нее ты прикована к постели. Я чуть не вскочила и сморщилась: стоит пошевелиться – сразу все прямо горит. – Неправда! Она спасла мне жизнь! – Я чуть не плачу – Ты имеешь в виду, она чуть тебя не убила? Мама сидит на краешке кровати, я хватаю ее руку и жму изо всех сил, хотя от этого становится трудно дышать. Как же она не понимает, что Помм заменила стрелу Таши! – Она не дала крови из моего сердца вылиться! – Она заставила тебя спускаться по опасной тропе, тебе самой такая дурацкая идея не пришла бы в голову. – Наоборот! Она хотела меня отговорить, по-всякому отговаривала, а я ее не послушалась и упала. Я сама во всем виновата. Мама бледнеет. – Но она же ничего не сказала, когда я ее обвинила! – Потому что Помм не ябеда. – Надо же было оправдаться! – И выдать меня? Никогда! Она моя старшая сестра, и она меня всегда защищает. Я волнуюсь, от этого тянет шов и болят ребра. – Грэмпи тоже меня спас, он помешал доктору прогнать Помм, когда она заткнула пальцами дырку в моем сердце. Мама начинает ломать руки. – Я обвиняла Помм точно так, как моя мать когда-то обвиняла меня! Сара права: Помм нейтрализовала дурное пожелание… проклятие моей матери… И Помм десять лет, как Танги… Не понимаю, о чем мама говорит. Глаза у меня слипаются. – Я посплю, мам. Мне так повезло с сестрой… Ты была единственной дочкой, тебе не понять. Глаза у мамы как-то странно блестят. Она говорит, что у нее срочное дело, и убегает. Приходит медсестра Катрин с целым подносом всего медицинского, и я просыпаюсь. – Вытащу у тебя дренажи, и поедешь в кардиологию, – говорит она весело. – Пусть лучше остаются, их очень больно вытаскивать! – Что верно, то верно, не хочу тебя обманывать, это было бы предательством, но у нас нет выбора. Сейчас получишь дополнительную дозу морфина, немножко поплывешь, а я вернусь через шесть минут. В твоей новой палате у тебя будет телевизор, и туда сможет прийти твоя сестренка. Когда боишься, шесть минут тянутся очень долго. Хорошо еще, что мамы тут нет, с ней было бы только хуже. Возвращается Катрин, она в перчатках, готовит перевязку. – Начинаю, Шарлотта. Вдохнешь поглубже, потом задержишь дыхание, ладно? Ты готова? Теперь вдыхай! Вдыхаю. Задерживаю дыхание. Она вытаскивает трубки очень быстро, это очень-очень больно, теперь я даже и не могла бы вдохнуть. Хотелось бы крикнуть, но и кричать не могу. Это самая сильная боль, какая только бывает на свете, я падаю в Адскую дыру, это очень… очень… – Вот и все. Ты молодчина, браво. – Все, – повторяю я, обливаясь потом. И проваливаюсь в сон. Сириан – Лорьян Шарлотта уже не в реанимации, у нее белоснежная палата. Сижу в пластиковом кресле, оно, стоит мне шевельнуть задом, попискивает. Дочка открывает один глаз, потом другой, осматривается, удивляется: – Они что, перевезли меня, когда я спала? – Ну да. Она смотрит на трубку, которая раньше, в реанимации, шла от катетера к помпе, и помпы с морфином не видит. – А если мне будет больно? – Тебе вводят обезболивающее через капельницу. А если окажется мало, попросим увеличить дозу. Через сорок минут у меня поезд, уезжаю в Париж, но там только забегу на работу и сразу вернусь к тебе. А мама останется тут, не бойся, мы тебя не бросим. Шарлотта крутит головой. Прямо как птенчик, упавший из гнезда. – Тебе было очень больно, когда удаляли дренажи? Медсестра мне сказала, что дочка держалась так мужественно… – Немножко было больно. Ты точно вернешься, папа, обещаешь? Точно меня не бросишь? – Клянусь! – А вдруг передумаешь? Вдруг там, на работе, у тебя окажется важное дело? – У меня нет ничего важнее моей дочурки. – Но ты же когда-то бросил Помм, значит, и со мной можешь так поступить! Вот это удар. Чуть не падаю. Дети умеют попадать точно в сердце. – Я не бросал Помм, просто я живу в другом городе и скучаю по ней. А с тобой мне повезло: мы живем вместе. У нее запали глаза. Ей вскрывали грудную клетку. Ей зашили сердце. – Я очень плохо поступила с Помм, – с виноватым видом признается Шарлотта. – Она не пускала меня на эту тропу около Адской дыры, она показывала мне плакат, на котором написано, что спускаться запрещено, а мне нравилось ее дразнить. – Почему? – Потому что, хоть ты и не разговариваешь с Маэль, ты ее любишь больше, чем маму, а Помм похожа на Маэль. И я боялась, что ты и Помм тоже полюбишь больше, чем меня. Меня удивляет и огорчает ее ревность. – Я поклялась Помм, если она откроет мне тайну Грэнни, не ходить на тропу, – продолжает между тем дочка. Какая еще тайна? Тру себе лицо. Мой поезд отходит через полчаса. – Она мне все рассказала, а я все равно туда полезла. Я ее предала. А она спасла мне жизнь, – выдыхает бледная как полотно Шарлотта. Мне вдруг становится страшно, и я прошу: – Расскажи-ка мне, что у Грэнни за тайна. Тайны – как яд. Каждая капля тайны превращается в кислоту и разъедает, и разрушает. – Ты же видел у Помм около глаза шрам? – Конечно. Несколько месяцев назад кошка опрокинула турку и Помм обварилась. – Нет, пап, они все вам наврали. Кипящий кофе и правда пролился, только не из-за кошки, кошка ни при чем. Это у Грэнни поехала крыша, она не узнала Помм, ужасно ее испугалась, хотела оттолкнуть, но толкнула не ее, а кофейник. И они обе обварились. До поезда двадцать две минуты. Ты потеряла голову, бедная моя Диастола, и чуть не изуродовала мою дочку. А она промолчала. Она верная, надежная. Ты была опасна, ты это поняла. И скрыла от нас. Я потрясен. Сначала мне становится так тебя жалко, мама, так жалко! До чего же ты, наверное, исстрадалась! Но почти сразу же я начинаю на тебя злиться: почему ты настолько нам не доверяла? И меня затопляет гнев. Я же мог тебе помочь! Скриплю зубами. А Систоль – Систоль знал? От ревности дыхание перехватывает. Ему ты доверяла, а мне нет. Ох, как же я зол! Ты поняла тогда, что тебя ждет, мама, и решила не рисковать, да? Ты боялась, что такое повторится? Значит, это правда? То, что ты сама хотела переехать в пансионат, а Систоль вовсе и не думал от тебя отделываться? Я верил, все эти последние твои ужасные шесть месяцев верил, что тебя защищаю, но все получилось наоборот: ты до последнего дня оставалась моей мамой и оберегала меня. Даже тогда, когда память твоя стала дырявой. Систоль ни к чему тебя не принуждал. Это ты заставила Помм хранить тайну – из гордости, нет, из гордыни! Ты до последней секунды делала все по-своему, ты ведь родилась в замке… |