Книга Магония, страница 22 – Мария Хэдли

Я выдаю тираду из гудков: мое письмо с извинениями. Точнее, одно большое «прости».

С моей подачи семья Азы решила провести церемонию прощания у могилы, потому что прощальные слова лучше всего именно выкрикивать, что мы и будем сейчас делать.

Поднялся неистовый ветер. Люди собираются вокруг ямы, как будто из нее должно что-то вылезти, а не наоборот.

Для нас всех было так важно, чтобы Аза дожила до своего шестнадцатилетия. Почему? Что эта дата вообще означает? Ничего. Опять я сталкиваюсь с понятием «ничто». Шестнадцать даже к простым числам не относится.

Я смотрю на парней и девчонок из школы, на Дженни Грин и компанию ее друзей. В последние несколько дней многие то и дело отпрашивались с уроков, а выйдя из школы, отправлялись курить за столовую. Мы с Азой подняли бы их на смех: что за нелепость скорбеть о том, кого ты даже не любил?

К скорби Аза относилась скептически, и теперь я нахожусь в затруднительном положении: я-то думал, что тоже особо в нее не верю, но оказалось, что это не так. И вот между нами появилось еще одно различие.

Немного в стороне от остальных стоит мистер Гримм в солнечных очках и шляпе. Лицо его выглядит заплаканным.

Мамы идут позади меня. Кэрол тяжело вздыхает: похоже, она до последнего надеялась, что я не заявлюсь на похороны в таком виде.

– Неужели, – говорит Кэрол, – так трудно было прийти в нормальном костюме?

– Ты же знала, что все этим кончится, – говорит Ева. Она даже слегка улыбается.

– Я надеялась, что он одумается, – говорит Кэрол. – Я даже позвонила в прокат костюмов. Они сказали, что костюм аллигатора у них на складе.

Вот только Кэрол не знала, что у них в наличии имеется два таких костюма. Один на меня, а второй на Азу. Я хотел сделать ей на день рождения сюрприз.

– Это же похороны Азы, – говорю я. – Ей бы понравилось.

Я надеваю голову аллигатора. Ева украдкой поднимает вверх оба больших пальца, но я смотрю на Кэрол. И именно в тот момент, когда я думаю, что она ни за что меня не поддержит, она говорит «我爱你», что в переводе с китайского значит «я тебя люблю», а потом добавляет «Nanukupenda», что означает «я тебя люблю» на суахили. Когда я был маленьким, мы с ней выучили эту фразу, должно быть, на тысяче языков. Вот такая она у меня.

– И пусть от тебя один неприятности, – говорит Кэрол с надрывом в голосе, – я догадываюсь, за что ты просил прощения, и за это извиняться нет нужды. – Я и забыл, что рассказывал ей про письма с извинениями. – Ты не виноват в ее смерти. Ты же это понимаешь?

Я гляжу на нее изнутри своего костюма. Нет, не понимаю.

Мама прижимает руку к моей груди, а затем быстро идет к своему стулу.

Когда я осознал, что Аза умрет гораздо раньше меня, я стал говорить ей все избитые клише, которые говорят умирающим: «Может быть, завтра я попаду под автобус» – и так далее и тому подобное.

На что Аза мне ответила: «Может быть, и попадешь, вот только, серьезно, как часто люди попадают под автобус?» Затем она показала мне статистику. Оказалось, не так уж и часто.

Мама Азы бросается мне на шею. Я веду ее и Генри к нашим местам. Они так сильно опираются на мои руки, что чуть ли не виснут на мне.

Могила, в которой должны похоронить Азу, кажется мне совсем крошечной.

091736371787214684409012249534301465495853710507922796

Когда наступает моя очередь произносить речь, я снимаю голову аллигатора и читаю наизусть кусочек числа пи. После этого я начинаю лихорадочно бормотать:

– Быть может, вам известно, что люди до сих пор получают все новые и новые цифры после запятой. Я хотел подарить Азе их все. Я попытался сделать это при первой нашей встрече. Позже я обнаружил, что она знает больше цифр после запятой, чем я. Я пытался дать ей что-то бесконечное.

Все на меня палятся. Взрослые сочувственно вздыхают и щелкают языком, чем только вызывают у меня отвращение.

– Все, – говорю я. – На этом у меня все. Не волнуйтесь, со мной все в порядке.

Я всюду встречаю сочувственные взгляды. В голове у меня в бешеном ритме проносятся цифры после запятой.

Наступает черед ее родных.

Мама Азы: «Она болела, но хотела бы я вместо нее иметь здорового ребенка? Если бы этим ребенком был кто-то другой, то ни за что на свете».

Папа Азы: <не в силах произнести ни слова, мотает головой>

Мама Азы: обнимает его и дает ему листок цветной бумаги. Мне не видно, что на нем написано, но я догадываюсь, что это письмо с признаниями в любви. Судя по выражению его лица, Грета его выручила.

Илай: «В прошлом году мне подарили валентинку. Аза сказала, что она ужасная, а мне она понравилась. На самом деле Азе валентинка тоже понравилась, но она никак не хотела в этом признаться. Сейчас я подарю эту валентинку ей».

Илай достает конфетти в форме сердечек, и мы пригоршнями бросаем его в воздух. Осыпаясь, сердечки блестят и переливаются.

«Почему я не подарил Азе ни одной валентинки?» – думаю я. Я и не знал, что ей нравится конфетти. Я и не знал, что ей нравятся сердечки. Она бы меня засмеяла. Она бы сказала, что это сентиментальные сопли. Но, может быть, я…

Тревога грозит выплеснуться через край. Соберись, Джейсон.

Я выношу воздушные шарики – их несколько сотен. Создается впечатление, что мы вдруг оказались на детском утреннике и нам всем по пять лет. Только некоторые гости на этом утреннике мертвы.

Каждый берет по шарику и прикрепляет к нему записку. Еве эта затея не понравилась, потому что она против загрязнения окружающей среды. Пришлось искать шарики из биоразлагаемого материала. На короткое мгновение я чувствую, что все делаю правильно.

Дождь заметно усиливается. Часть шариков лопается, как только их отпускают, но остальные поднимаются в небо. Вот что меня всегда раздражало в воздушных шариках: у тебя в руках они большие, но стоит их отпустить, как они моментально становятся микроскопическими.

Мой шар гораздо крупнее всех остальных, потому что ему предстоит поднять в воздух толстое письмо в водонепроницаемом чехле. На самом деле это метеорологический зонд повышенной прочности, который я покрасил зеленым спреем, чтобы провести Еву. Я хотел, чтобы он как можно ближе подошел к космосу.

И тут…

Гром.

Молния.

Люди направляются к машинам, двигаясь настолько быстро, насколько позволяют приличия.

А мне-то куда идти? Аза лежит в маленьком ящике в земле.

Могила слишком маленькая, чтобы я смог туда залезть, поджать колени к груди и ждать, пока меня не засыплют землей. Но как после такого можно жить дальше?

Деревья гнутся от ветра, где-то поблизости на землю падает сломавшаяся ветка, а мамы, уже не церемонясь, пытаются увести меня с собой.