Книга Магония, страница 29 – Мария Хэдли

– Жизнь – это риск, Аза, – резко говорит она. – Герои умирают молодыми. Разве ты предпочла бы не быть героем? Здесь в твою честь все небо озарится пламенем. Наши похороны – это их закаты.

Ясно. Какое утешительное известие. (Какие здесь все ненормальные!)

Но вот из здания школы начинают выходить люди, одетые во все черное. У меня учащается

дыхание. Я спокойнаспокойнаспокойна, я совершенно спокойна.

Толпа расступается, чтобы пропустить высокого парня в костюме аллигатора.

И тут я теряю спокойствие. Я произношу его имя, один раз совсем тихо, потом громче: «Джейсон».

Даже отсюда я вижу, что Джейсон Кервин, как и я сама, только делает вид, что у него все в порядке. Голову аллигатора он держит в руке, и в подзорную трубу я вижу его потрескавшиеся, покусанные губы.

Я вижу его покрасневшие глаза. Он выглядит так, будто на него напали. Он выглядит поверженным. В этот момент из глубин корабля снова раздается жалобный стон. Похоже, это крик какой-то птицы. Я смотрю на Заль, но она не обращает на него никакого внимания – как и все остальные члены экипажа.

– Видите? – тихо говорит Дай капитану. – У нее там утопленник, это по нему она плакала, когда попала на борт. Может быть, он ее этологидеон, а не я.

– Он всего-навсего утопленник, – усмехается капитан. – С таким ее не может ничего связывать. Крылатые – и те благороднее.

Не знаю, что значит слово, которое произнес Дай, но это и не важно.

Я наблюдаю за своей собственной похоронной процессией.

Школьники и учителя выезжают с парковки вслед за машиной Джейсона. Они дают серию гудков. Тут я понимаю, что с подачи Джейсона они передают мне послание. Кое-что я разбираю – не все, но достаточно, чтобы понять его общий смысл.

Дай все еще бормочет что-то себе под нос, осуждая выступившие у меня на глазах слезы, но остальные благоразумно молчат. Только таинственная птица продолжает завывать.

Доехав до кладбища, мои родители выходят из машины. С того момента, когда я последний раз их видела, они как будто постарели на десять лет, и теперь, когда я смотрю на них, у меня сжимается сердце. Рука капитана лежит у меня на плече, и все, что я могу, – это стоять и смотреть.

Из машины, спотыкаясь, вылезает Илай. От ее прежней идеальной прически ничего не осталось. Она так криво постриглась, что все пряди получились разной длины.

Должно быть, она это специально – другого объяснения быть не может.

До меня вдруг доходит, почему люди боятся смерти, почему никто не хочет о ней говорить. Санта-Клаус Наоборот свалил всю мою жизнь в один большой мешок и уносит его с собой, а я не имею права ни на какие возражения.

Папа несет в руках деревянный ящик размером с коробку для обуви.

Я тихонько всхлипываю.

– Это я? В том ящике? – спрашиваю я у капитана. Я чувствую себя подавленной, но уже не из-за похорон, а из-за тоски по родным. У мамы на свитере начал распускаться рукав. Папа хромает, потому что от стресса у него болит спина.

– Ну конечно нет, – нетерпеливо отвечает Заль. – Ты здесь, со мной. У них лишь пепел от твоей оболочки. – Она говорит таким тоном, будто это что-то очевидное.

– От какой оболочки?

– Дыхание оставило им твою земную оболочку, перед тем как доставить тебя сюда. Неужели ты не помнишь, как тебя из нее извлекали? Судя по всему, процедура была не из приятных. Я бы и близко его к тебе не подпустила, но другого выхода не было, ведь ты умирала.

И снова Дыхание. Все они произносят это слово с какой-то особой интонацией

Внизу, на земле, мои родные оставили пустое место там, где должна быть я. Вокруг меня все, кто меня любит, а я – лишь { }, лишь пропуск в предложении.

Рыдания подступают к горлу. Я не могу сдвинуться с места и практически ничего не вижу, потому что в глазах стоят чернильные слезы. Они стекают по щекам и капают с подбородка. Из моего рта вырываются дикие, нечеловеческие вопли, на которые глухо отзывается спрятанная внизу птица. Заль резко поднимает голову и прислушивается, но ничего мне не говорит.

Мама спотыкается, и папа ее подхватывает. Теперь они идут по обе стороны от Джейсона, а он их поддерживает. Как же это с нами произошло? Как так вышло, что для них я умерла, когда здесь, наверху, я жива?

Я слышу, как говорю: «Я хочу домой» – и, похоже, меня ничуть не беспокоит, что дома я лежу в деревянном ящике, что дома мои родные несут меня к вырытой в земле яме. «Пожалуйста, отпустите меня домой».

Членам экипажа нечего ответить мне. Они думают, что я и так дома.

– Домой, – скулю я, но никто не обращает внимания.

Джейсон раздает всем собравшимся воздушные шарики, и они привязывают к ним конверты. Джейсон отпускает свой большой зеленый шар последним. При этом он запрокидывает голову, и мне впервые удается разглядеть его лицо.

Он определенно ничего не видит: ни корабля, ни парусов, ни меня. Он отпускает шар.

Зеленый шар поднимается все выше и выше, он все ближе и ближе. Я вжимаюсь в борт и вытягиваю вперед руку, но мне до него не дотянуться.

– Достаточно, – говорит Заль, как будто я когда-нибудь смогу вдоволь наглядеться. – Вот доказательства, которые ты просила, а теперь пора начать все сначала. Тебе предстоит многому научиться, Аза Рэй Куэл, а времени у нас мало.

По ее знаку Дай встает за штурвал.

– Поднимаемся, – говорит она. Я с ужасом смотрю на нее. Она собирается меня увезти.

– ДЖЕЙСОН, – кричу я и бросаю подзорную трубу за борт, как можно дальше. – ДЖЕЙСОН, Я ЗДЕСЬ, НАВЕРХУ!

В вихре перьев и потоке ругательств корабль мгновенно приходит в движение. Дай с силой поворачивает штурвал.

– ОТПУСТИТЕ МЕНЯ! – ору я, надеясь, что Джейсон меня услышит. – Я ИХ НЕ ОСТАВЛЮ! ОТПУСТИТЕ! ДЖЕЙСОН!

– Отходим! – кричит Заль. Она обхватывает меня руками и валит на пол. С противным треском я ударяюсь обо что-то головой, но она, похоже, ничего не замечает. Корабль летит вверх, подальше от земли и дома.

Все ростры молниеносно превращаются в птиц, хватают тросы и тянут нас еще выше. Летучая мышь машет своими широко расправленными крыльями.

Голова у меня, кажется, скоро отвалится.

А сердце, похоже, осталось внизу. Не в силах больше кричать, я разражаюсь рыданиями, а где-то под нами, в трюме, надрывается птица. Ее зловещие стоны похожи на зов сирены.

– Да будь ты проклята и отдана на растерзание Дыханию! – рычит Дай. Заль вернулась к штурвалу, и теперь вместо нее он прижимает меня к полу. – Ты думаешь, что утопленники тебя любят, но ты ошибаешься. Они заботятся только о себе самих. Узнай они, кто ты такая, они бы тебя уже давно убили.

Меня как будто накачали обезболивающими, я лежу в оцепенении и ничего не соображаю. Может быть, у меня сотрясение мозга? Мне кажется, что я не знаю ничего на свете.