Онлайн книга «Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х»
|
Все взяли свои посудины – кто чашку, кто стакан – и выскочили на улицу. – Один! – сказал я тихо. – Два! – заорали Радлова и подруга Ермолаева. – Три! – поддержали их Иван Дроздов с девушкой и собакой. – Ребят, подождите! Можно, я прочитаю стихи? – закричал поэт Геннадий Рабинович. – Все равно все понарошку, давайте сделаем паузу. Его кинули в сугроб, и он неожиданно затих. – Четыре! – заорали все хором, и громче всех – девушка под кайфом, которая пришла вместе с Тимофеевым. – Пусть все у всех будет хорошо! Пять! – закричал я. – Пусть у меня не будет депрессии! Шесть! – завизжала девушка, которая была с Тимофеевым. – Пусть мне дадут черный пояс! Семь! – закричал Тимофеев. – Мир во всем мире! Восемь! – Всё, всё, хватит пожеланий! – крикнул из сугроба Рабинович. – А как же вы? – спросил я Радлову и ее подругу Ермолаеву. Девушки молчали, недоуменно глядя друг на друга. – Глинтвейн остынет! – крикнула Радлова. – Считай! – Девять! Десять! Одиннадцать! – закричали все хором. – Стойте, стойте! – крикнули мужчина и женщина из соседнего номера. – Подождите нас! К нам подбежали еще люди из других коттеджей. Но я уже махнул рукой. – Двенадцать! Начались крики ура, поцелуи – и я медленно, тихо и маленькими глотками выпил этот быстро остывающий глинтвейн. Ничего вкуснее в жизни я потом уже не пил. Нигде. Небеса огнем объяты. Одинаковы с лица, Строй держа, идут солдаты. Строю нет и нет конца. Только вдруг правофланговый Наземь падает, плечом Задевая стол дубовый Под казенным кумачом. На глазах у нас хрустальный Разбивается графин, Что к нам путь проделал дальний Из космических глубин… — бубнил поэт Геннадий Рабинович [2]. Тимофеев и его девушка прикорнули на диванчике. Подруга Ермолаева и ее мальчик Сережа целовались в ванной (уже около часа). Иван Дроздов, зиц-председатель, с девушкой и собакой, пошел в номер к каратисту, предварительно строго спросив у меня, есть ли там горячая вода. Оля слушала Рабиновича, как зачарованный странник. – Пошли погуляем? – спросил я шепотом. Мы вышли в лес с Леной Радловой и медленно побрели по тропинке, скрипя снегом. – Ну что? – задал я свой самый глупый вопрос. – Как настроение? – Я счастлива… – просто ответила Радлова. И без перехода добавила: – Только ты это, Лева, уезжай прямо с утра… Я сделал вопросительное лицо. – Ну видишь, тут все равно ночевать негде. Народа слишком много. – Слушай, Лен. А если я не хочу? – Ну мало ли, что ты не хочешь… Не порть мне настроения, пожалуйста. И мы надолго замолчали. – Ты какая-то слишком прямая, – сказал я, когда мы уже подходили к корпусу. – Как доска? – Нет. Как электрический провод, – сказал я и попытался ее обнять. – Давай на веранде посидим, – тихо попросила она. – А то холодно, из носа течет. – Ну ладно… Мы вошли на веранду. Она села в кресло, а я на подлокотник. Подлокотник мгновенно сломался. Радлова захихикала. – Не везет тебе сегодня… Но она все же была настроена целоваться, это я понимал. В этот момент в соседнем номере, где жили взрослые мужчина и женщина, женский голос отчаянно зарыдал. Рыдания были настоящие, не туфта, это я сразу понял и испугался. – Ой… – сказала Радлова и отодвинулась. Я замер. Я напряженно думал, что же означает этот момент в моей жизни. Почему именно сейчас эта женщина зарыдала. А она продолжала рыдать и рыдать. – Может, выпила лишнее? – спросил я шепотом.. – Да нет… – прошептала Радлова. – Это что-то не то. – Постучаться? – Да нет, погоди… Мы сидели в темноте и слушали эти душераздирающие звуки. Наконец парочка вышла на веранду. Мужчина молча закурил. Она продолжала всхлипывать. Оба были в свитерах, но в тапочках на босу ногу. Нас с Радловой они не заметили. Наконец женщина дрожащим, звенящим, полным страсти и отчаяния голосом сказала: – Знаешь что? Я тебя просто ненавижу. Потом она вошла обратно в комнату и хлопнула дверью. – Кошмар! – сказал мужчина и не пошел за ней. Потом он увидел нас. – Ребят, вы нас извините, пожалуйста… Тут такое дело… – Извините вы нас. Мы тут случайно оказались, – сказал я примирительно. Радлова враждебно молчала. – Я ей ничего плохого в общем-то не сделал, это у нее просто нервы. Извините, что испортили вам Новый год. Ну вот… такие дела. Он накинул какой-то ватник, что висел на веранде, сунул ноги в чужие валенки и зашагал куда-то в ночь. – Я теперь целоваться не могу… – прошептала Радлова. – Извини… – Пойдем свечку зажжем, – сказал я. Я знал, что Радлова привезла из дома свечи. В номере вкусно пахло глинтвейном. Все спали. Мы зажгли свечку и долго сидели над ней, просто взявшись за руки. Целоваться больше в эту ночь даже не пробовали. Дача в Фирсановке
Вера Брезикайте (1962 г. р., русская, не замужем, из семьи военных, член ВЛКСМ с 1979 г.) родила первого ребенка по советским меркам довольно поздно, то есть в 28 лет, и в консультации ее сразу записали как «старородящую», что вызвало ее глубокое изумление (переходящее в сильный гнев). Всем знакомым (ну почти всем) она об этом рассказывала с саркастическим смехом, однако на нее смотрели странно, советовали не волноваться и говорили, что вообще это «пустая формальность» и что обращать внимания не следует. Ну не следует так не следует… Рожала она тяжело, непросто рожала, хотя беременность переносила легко и с песней. Но девочка родилась здоровая, тяжелая (3670), так что все эти мучительные довольно часы: сильные схватки, угрюмство санитарок на следующий день, постродовая боль и тяжелое забытье после, а также другие сложные моменты – они как-то забылись, и осталось лишь ощущение, что «да, было непросто», но с другой стороны, просто и не должно было быть – чего ж тут простого? |