Онлайн книга «Икона и человек»
|
Однажды, не так давно, он пожаловался мне: — Смотри, Женя, нам всем уже далеко за семьдесят, и молодые к нам почти не идут… Я ему говорю: — Варфоломеич! Вот ты меня давно знаешь, а несколько лет только из-за ограды со мной разговаривал! Ну как к тебе молодые-то пойдут?! В часовню он пустил меня только через несколько лет. Увидев такое обилие высококлассных невьянских икон, я был просто потрясен. Я не представлял, что где-то это могло сохраниться в таких объемах. Но фотографировать Варфоломеич ничего не разрешил. А нормально рассмотреть и запомнить у меня не получилось, потому что свет включить не позволили. Да, похоже, там и нет света, кроме как на кухоньке. Все очень чисто, и половики настелены. Только иконы очень старые, закопченные, и потемневшее золото повсюду. Договорились, что я приеду с реставраторами посмотреть. Состыковались еще через пару месяцев. Приехали. Свет не включают, руками трогать не разрешают. Посмотрели с руками за спиной. Вижу, что много подписных и датированных. Я говорю: — Варфоломеич, разреши отфотографировать. Строго: — Нельзя! А потом, через год, я уговорил Варфоломеича и мы съездили на Веселые Горы, на могилы святых отцов. Залезли на скалу и видели пещеру, где, по преданию, писал иконы знаменитый невьянский иконописец отец Григорий Коскин. Поговорили о вере и сошлись на том, что несть ни эллина, ни иудея, а судить всех будут по делам. Договорились называть друг друга на «ты». Я уговорил Варфоломеича, чтобы он мне разрешил еще раз приехать и внимательно посмотреть иконы. Обещал подумать. Долго думал, советовался с наиболее авторитетными уральскими часовенными. Кряхтел. Пыхтел. Но пригласил. И вот я приезжаю. Осень. Дождь накрапывает. В часовне одно маленькое зарешеченное окошко. Снимаю обувь. Варфоломеич переодевается в кафтан, молится. Зажигает несколько свечек, становится вовсе темно. Начинает мне показывать иконы. Осторожно снимает с полочки (иконы только стоят, их не вешают!) и из своих рук дает мне посмотреть. Я, жалобно: — Варфоломеич, но мне же не видно! — Ничего, я тебе, мил человек, к окошку поднесу. Меня интересуют подписи на опуши, даты, тыльная сторона иконы — а мне ничего не видно! Глаза устают. А когда еще случай представится?! Я уж взмолился: — Варфоломеич, ты мне глаза высадишь! А он: — Устал, мил человек? Ну, давай в следующий раз. Ага, думаю, знаю я твой следующий раз. До верху не дотягивается, поставил стремянку. Не совру! Стремянка середины позапрошлого века! Полез наверх. Трясется все. Снимает икону. Я испугался: — Эй, Варфоломеич, ты сейчас сверзишься! А он стоит с иконой: — Небось!.. Ну-ка, держи! Я только руки протянул, а он: — Да не икону! Меня держи! Так ведь и не дал ни разу руками прикоснуться. Вдруг Варфоломеич говорит тихим голосом: — Мил человек, залезь на стремянку, посмотри, что там у нас наверху. Я залез и, напрягая глаза из последних сил, рассмотрел почти неразличимые сюжеты темных икон. — Варфоломеич, — спрашиваю, — как вы молитесь, когда не видите, на что молитесь? Он лишь плечами пожал: — Деды молились. Я говорю: — Варфоломеич, разреши несколько икон раскрыть. Уберем копоть и грязь, расчистим старую олифу, икона засверкает другими красками! Он серьезно: — Нельзя! Такие люди святые на эти иконы молились! Это святость на иконах, намоленность! Это нельзя смывать! — Нет, — говорю, — Варфоломеич, это копоть и чад с кухни и еще когда в лампады трансформаторное масло наливают. Смотри, говорю, ты же умываешься, моешься, мочалкой трешься — приятно же чистому. А почему ты думаешь, что иконе неприятно? Вижу, задумался. И вот, позвонил мне через какое-то время и говорит: — Я поговорил с отцами, по реставрации обещали подумать, но разрешили, чтобы ты приехал, сфотографировал. Неслыханная удача. Приехали мы с Андреем, фотографом, и в течение шести часов отсняли все. Свет, правда, так включить и не разрешили и в руки взять не позволили. Но я все равно очень доволен, потому что это чудо, что старообрядцы разрешили отфотографировать! День закончился, вышли мы на улицу. Ночь. Мороз. Снег скрипит, и звезды яркие. И мы повезли Варфоломеича домой. По дороге заговорили про Николу Чудотворца. Варфоломеич говорит: — Ох, я Николу уважаю! Проси Николу — а уж он Спасу скажет. Никола — скорый помощник! Я как что потеряю, сразу Николу прошу и всегда нахожу. И вот мы подъезжаем к дому. Варфоломеич прощается и к воротам идет. Я начинаю разворачиваться, и вдруг Варфоломеич останавливается и оборачивается ко мне: — Подожди, не уезжай, мил человек, я тебе гостинца вынесу. Подходит к дому, ищет ключ, хлопает себя по карманам, возвращается к машине. И встревоженно: — Мил человек, давай посмотрим, я тут где-то ключ потерял! Все обыскали! Всю машину перетряхнули, весь снег утоптали — нет ключа! Хоть на улице ночуй. Поехали обратно. Варфоломеич всю дорогу бормочет: «Никола святитель, скорый помощник…» Подъезжаем. Фотограф остается возле машины, мы с Варфоломеичем идем в часовню. Все перерыли — нет ключа! Зато нашли какую-то маленькую сумочку. Выходим удрученные, Варфоломеич вовсе заскучал. И вдруг фотограф кричит: — Петр Варфоломеич, вот, нашел какой-то ключ! Не ваш? Варфоломеич обрадовался: — Мой! А мы вот тут сумочку нашли, не твоя?! Фотограф аж побледнел, бросился к Варфоломеичу, схватил сумочку и прижал к сердцу… — Андрюха, что там у тебя? — Да так, — говорит, — по мелочи: все деньги, паспорт, права и ключи от дома. Сели в машину довольные, смеемся. — Вот ведь Никола как все устроил! — задумчиво говорит Варфоломеич. — Ведь если бы я ключ не потерял, то я бы и ваши ключи и документы не нашел! Я задумался и вдруг говорю: — А знаешь что, Варфоломеич, так получилось, потому что ты, добрая душа, решил нам дать гостинцев в дорогу, а так бы мы уехали и ты бы до сих пор искал ключи у своего дома. А мы бы приехали домой через несколько часов и обнаружили бы, что Андрюха потерял все ключи, деньги и документы. — И то верно, — сказал Варфоломеич. Мы снова довезли его до дома, подождали, и он нам вынес две баночки крепких соленых груздей, банку огурцов и банку моченой брусники. Мы попрощались и поехали домой, довольные. Вот как Никола-то все устроил! |