Книга Совершенство, страница 23 – Клэр Норт

– И поэтому вы выкрали «Куколку»?

– Нет. Но по завершении это доставило мне больше удовольствия.

Он кивнул, ничего не сказав. Он так же пересчитывает в уме кости в своем теле, в этом своем механизме? Бедренная кость, коленная чашечка, большая берцовая кость, предплюсны, плюсны, фаланги, как же он не двигается, как же он не мигает?

Я могу многому поучиться у Гогена, но сейчас не время.

Затем он произнес:

– Расскажите мне о ваших отношениях с Байрон-Четырнадцать.

Я удивилась меньше, чем мне представлялось. Этот вопрос относился к одним из многих, которые фигурировали в моем возможном списке сценариев, постоянно терзая мое любопытство на периферии сознания.

– А кто такой Байрон-Четырнадцать? – ответила я.

– Это некая личность, с которой вы в последние несколько дней общались с помощью «луковой маршрутизации», – пробормотал он, глядя в пространство и поигрывая запонками. – Байрон-Четырнадцать – убийца и террорист. Что вы с ним обсуждали?

– Мне нужно в туалет.

– Уверены, что не сможете потерпеть? – спросил он тоном учителя на экзамене.

Когда я попыталась встать, он схватил меня за запястье и впился в меня взглядом. Я почувствовала, как что-то скользнуло у меня по ноге, подумала, что это отстегнутый ремень, но давление продолжалось. Его взгляд метнулся вниз, мой – тоже.

Нож был, конечно же, керамическим, длиной сантиметров десять-двенадцать, с синей пластиковой рукояткой. В десяти сантиметрах семь с половиной уже лишние. Изгиб его руки там, где он прижимал нож к моей бедренной артерии, закрывал лезвие от всех, кроме меня, а его пальцы обхватывали тупую часть лезвия так, что со стороны казалось, что он, в самом худшем случае, наверное, держит меня за ногу. Я медленно села на место, и нож следовал за мной, пока вновь не скрылся в кармане пиджака Гогена.

Мое сердце, мое дыхание.

Я закрыла глаза.

– Вы не решитесь на это, – наконец произнесла я. – В салоне полно людей.

– Шанс меня арестовать – практически нулевой, – ответил он. – А вы обязательно умрете.

– Жду не дождусь увидеть ваш труп.

– И не дождетесь.

– Вы ничего не сможете сделать на высоте десять с половиной километров.

– Прекрасно. Вот приземлимся – и сразу все узнаете.

Сердце у меня бьется слишком быстро, дышу я слишком часто. Я попыталась считать, но числа перепутались, давай, ну давай же!

Я вдруг обнаружила, что пытаюсь вспомнить Паркера, заставляя себя представить его лицом таким, каким видела его на фотографии. Внутренним взором я видела это фото, но черты лица были плоскими, нереальными, и я до крови закусила губу. Список отличительных признаков – серовато-русые волосы, светло-серые глаза, родинка справа на подбородке, большие уши, маленький рот – это просто слова, в них нет ничего значимого.

– Да расслабьтесь вы, Уай, – сказал Гоген, откидываясь на спинку кресла и полуприкрыв глаза, словно собирался вздремнуть. – Сохраняйте спокойствие. Просто спокойствие.

Моя мать, идущая босиком по пустыне.

Я закрываю глаза и ощущаю под ногами песок.

– Я спокойна, – отвечаю я, и это правда. – Действительно, волноваться не о чем.

Мы летим на северо-восток по направлению к Стамбулу.

Через пять недель после того, как мои друзья, учителя и семья начали меня забывать, я полностью исчезла у них из памяти.

Это оказалось просто – так просто.

Вернувшись домой как-то во вторник, я обнаружила, что половина моих вещей исчезла: их отдали или на благотворительность, или моей младшей сестренке.

– Зачем ты выбросила мои вещи? – спросила я у мамы, уже без слез и крика, а спокойно, очень спокойно.

– Я не трогала твои вещи, – ответила она, смущенно глядя на меня. – Просто в гостевой комнате накопилась масса хлама.

– Это моя комната.

– Ну, вот и я о том же. В твоей комнате.

Я перестала ходить в школу.

Я потеряла терпение после того, как меня в седьмой раз пригласили на урок французского: «Bonjour, comment tu t’appelle? Bienvenue à l’école ^[5]», – и то и дело представляли моим старым друзьям.

Какое-то время мне даже нравилось быть новенькой, и я использовала это по полной. Я разбила стекло маленького «Форда-Фиесты» мистера Стипла в отместку за четыре года тихих и совершенно законных издевательств со стороны этого лысого, как коленка, учителя.

– Dum spiro, spero, мисс Арден?

– Что?

– Dum spiro, spero, это по-латыни, как вы знаете, что это означает?..

Тупо глядящие на меня пустые лица, поскольку я не знала ни слова по-латыни, и мистеру Стиплу это прекрасно было известно, однако он привык культурно унижать учеников, которые, по его мнению, должным образом не склонялись перед его могучим интеллектом.

– Пока надеюсь, живу, как говорил Вергилий. Мне казалось, что это соответствует вашему характеру, мисс Арден, но я явно ошибался.

Dum spiro, spero. Пока дышу, надеюсь, как говорил Цицерон. Когда его казнили преторианцы второго триумвирата, подосланные теми, кто некогда были его друзьями, он, как говорят, повернулся к ним и произнес:

– В действиях твоих нет ничего достойного, центурион, но постарайся сделать так, чтобы я умер достойной смертью.

Я как-то раз болтала о Цицероне с одной дамой на благотворительном балу, она с важным видом кивнула и спросила:

– Это тот римлянин, что писал скабрезные стишки?

Другие действия. Вдохновленная своим новым «статусом», я врезала по морде Эдди Уайту. Он был хулиганом, который обязательно присутствует в каждой школе, который достиг апогея своего могущества, когда насильно накормил Азима свиными сосисками в столовой. Идею этого он почерпнул на уроке религиозной этики на той неделе, но главный его успех состоял не в том, что он силой впихнул в рыдавшего тринадцатилетнего парнишку мясо, запрещаемое его верой, а в том, что собрал кружок из двадцати с лишним учеников, которые кричали, визжали и хохотали, пока мальчишка давился и плевался этими сосисками. Врезать в морду Эдди Уайту стало воплощением дивной фантазии. Однако всего через несколько часов все забыли, откуда у Эдди фингал под глазом, и именно поэтому я на следующий день стащила у него мобильный телефон, разбила его молотком и положила на крышку его ящичка. Физические последствия ощущаются гораздо дольше, чем любые действия, требующие присутствия памяти.

Мелкие и крупные шалости недолго доставляли мне удовольствие.