Онлайн книга «Совершенство»
|
– Я только что начала процедуры! – воскликнула женщина на пятнадцатисантиметровых каблуках. Щиколотки у нее невероятно тонкие, на икрах просвечивают еле видимые серебристые линии в местах хирургических надрезов, заметные лишь в прямых лучах света. – Это невероятно, просто невероятно, они изменили мое видение мира! На ней откровенное платье на тонких бретелях. У мужчины, с которым она говорила, на голове белая куфия, перехваченная золотым обручем, просторная белая кандура, элегантная черная бородка клинышком и положенный по протоколу кинжал, украшенный рубинами. Судя по их виду, общение должно было обернуться для обоих невероятной трудностью, однако он воскликнул: – Моя первая процедура была просто потрясающей! После нее за мной заехал водитель, и я впервые увидел его. Не просто его, но его. Я двинулась дальше. Описывая круги и считая. Украсть драгоценности у человека для меня гораздо легче, чем выкрасть их из хранилища. Меня зафиксируют и запомнят камеры видеонаблюдения, для вскрытия хранилища понадобятся специалисты, для обмана датчиков движения потребуются дополнительные инструменты. Я не могу ввязываться в долгосрочную аферу, а должна дождаться возможности нанести удар одна, без помощи кого-либо, идя на риск, на который никогда не решатся те, кто боится, что их лица опознают. Я кружу, кружу, кружу по залу. Считаю охрану в «дежурных» черных костюмах – одиннадцать человек – плюс более светски одетые агенты, смешавшиеся с толпой гостей: я подмечаю четверых. Считаю иорданских шейхов в белых одеяниях, саудовских принцев в дорогих шелковых костюмах, американских дипломатов из посольства с расплывающимися под мышками пятнами пота, китайских инвесторов, делающих селфи на фоне искусственного водопада в бальном зале и улыбающихся в объективы на конце специального селфи-штатива. Считаю женщин, которые предпочли бы не присутствовать здесь, с улыбающимися губами и серьезными взглядами. Считаю наручные часы, которые стоят больше годовой зарплаты официантов, завидующих их владельцам, и сколько раз я слышу произнесенное вслух слово «справедливость». (Тридцать девять.) Считаю камеры видеонаблюдения. Считаю шаги, отделяющие меня от принцессы Шаммы и драгоценностей в два миллиона двести тысяч долларов у нее на шее. Мой интерес к Лине иссяк, поскольку она уже провела меня на прием да к тому же успела хорошенько набраться. А вот ее тетя – нет. Ты готова? Я считаю секунды, выдвигаюсь на оптимальную позицию для броска, чуть расслабляю ноги в нелепых туфлях на высоких каблуках, которые в решающий момент станут лишь помехой. – Прошу прощения? Женщина говорит по-английски с чуть заметным американским акцентом, являющимся порождением глобализации. Я удивленно глазею на нее, рассматривая ее платье с высоким воротом в китайском стиле, украшенное серебристыми драконами на черном фоне. Ее черные волосы, небрежно собранные в хвост, что свидетельствует о том, что прическа стоила кучу денег. Ее серебряный браслет и серьги, черную тушь для ресниц, осторожную улыбку. Темные полукружья у глаз делают их глубже, чем они есть на самом деле. Свисающие вниз серьги делают шею длиннее. После обильных вечерних возлияний женщина превратится в бледное крохотное создание, но сейчас, в этом зале, она прямо лунный свет на каблуках. – Вы одна? – спросила она. – Вы кого-нибудь знаете? Первая мысль: она из службы безопасности? Зачем еще кому-то достаточно долго наблюдать за мной, чтобы убедиться, что я одна, не забыв при этом о моем существовании? Однако она остается на достаточном расстоянии, чтобы разговаривать и не вторгаться при этом в чужое личное пространство, вежливо улыбается, чуть склонив голову набок. – Я… нет, – промямлила я. – Я никого не знаю. – Вы англичанка? – Да. – Работаете здесь? – Да – в Британском Совете. Ложь, быстрая и непринужденная. Я здесь для продвижения британских ценностей. Распространяю по миру творчество Шекспира, историю крикета, воспоминания о колониализме и вкус рыбы с жареной картошкой. Я воплощенный симптом доброй воли. Я – приложение к национальному высокомерию. Кто знает? Женщина, продолжая улыбаться, ничего не сказала. – А вы чем занимаетесь? – выпалила я, чтобы заполнить паузу. – Я провожу исследования. – Что значит – исследования? – Я изучаю человеческий мозг. – Звучит… впечатляюще. Впервые уголок ее рта подергивается, что можно принять за улыбку. – Все мысли представляют собой обратную связь и ассоциации. Сталкиваясь с возрастающими социальными стрессами, тело реагирует так же, как на любую тревогу. Капилляры сужаются, пульс и дыхание учащаются, температура кожи повышается, мышцы напрягаются. С данного момента социального неприятия проводящие цепочки в мозгу усиливаются, дабы укрепить связь между социализацией и беспокойством. Развивается серия посылов, приводящих к восприятию социальных систем как угроз, что вызывает реакцию тревожности. Все мысли представляют собой обратную связь: иногда она становится слишком громкой и явной. А вы из ста шести? – Я не знаю, что это значит. Чуть заметная вспышка удивления, затем вопрос: – У вас есть «Совершенство»? – Что? Я… нет. – Только брату моему не говорите. – А ваш брат… – Он собирается создать версию, продвигающую исламские ценности. Пятьдесят тысяч баллов за совершение хаджа, пять тысяч баллов за каждое прямое благотворительное пожертвование и так далее. Я сказала, что не уверена, что Аллах действует так же, через бонусные алгоритмы и ваучеры на шопинг, однако вот… – Легкий взмах рукой ладонью вверх, словно она хочет оторвать зал от фундамента и исследовать его. – И возникнет впечатление, что все идет… очень хорошо. Судя по всему, в свое время она знала, что значит «очень хорошо», но, похоже, нынешние времена корректируют прежнее значение. Я открыла рот, чтобы сказать: о, как же это увлекательно – но времени уже не осталось. Вирус, девять дней назад запущенный на электрическую подстанцию, оживает точно в срок и отключает в Дубае примерно тридцать процентов электроснабжения. Лампы мигают, затем тускнеют, после чего загораются по-прежнему, когда аварийный генератор гостиницы подключается и восстанавливает положение. Музыка на мгновение умолкает, затем звучит снова, голоса понижаются до шепота, после чего их гул возобновляется с прежней силой. Женщина быстро смотрит на потолок, затем глядит в окна, туда, где за чертой воды, на берегу погасли узоры огней. Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь, двадцать семь… – Это на подстанции, – задумчиво произнесла она. – Наверное, просто какой-то сбой. – У моей подруги было «Совершенство», – сказала я. – В то время я не думала, что она несчастна. |