Книга Приключения женственности, страница 48 – Ольга Новикова

— Женечка, едем ко мне — с собакой надо погулять, там и поведаешь о своей жизни.

Да она уже почти все рассказала. Но очень хотелось еще побыть с Никитой, был он такой близкий, почти родной. И Женя послушалась.

4. НЕ БОИШЬСЯ?

— Не боишься?

Женя не поняла вопроса. Так гладко все шло — подвернулся частник — «жигули» шоколадного цвета, Никита небрежно наклонился к шоферу, и тот услужливо распахнул заднюю дверцу. Помчались. Успокаивали мягкая мелодия, лившаяся из динамиков за спиной, ненапряженное молчание и даже скорость, которую не замедлил ни один светофор — все они горели зеленым светом.

Дома хозяина ждал красивый, мускулистый дог.

— Не боишься? — Никита повторил вопрос, когда они втроем спустились во двор. — Давай свою руку — темень… Тут у нас дня три назад балетного критика убили и квартиру подожгли. Говорят, любовник убил.

— Любовница? — поправила Женя.

— Да нет, именно любовник.

И хотя она не сообразила, о чем речь, больше переспрашивать не стала. Завизжали тормоза, ослепило въехавшее во двор такси. Из него стремительно, но несуетливо выбрался высокий плечистый мужчина в серебристом плаще, наглухо застегнутом у подбородка, и внимательно посмотрел на прижавшуюся к подъезду пару.

— Никита? А ты, оказывается, уже вырос. И вкус, прямо скажем, у тебя неплохой, — спокойно и ласково глядя Жене в глаза, похвалил незнакомец, в котором она вдруг узнала того самого Рахатова, чьи стихи ее одноклассницы переписывали в тетрадку и запоминали наизусть. — Передай отцу привет от Саши, — выделив голосом имя, небрежно бросил он и уже с порога, без всякой связи то ли посетовал, то ли обличил: — Одни уезжают, а другие их осуждают и за это получают свои тридцать серебреников в размере Госпремии.

Никита сразу расшифровал отрывочные фразы:

— Рахатов из Норвегии только что вернулся. Саша — это Галич, он туда в июне насовсем уехал. Мой отец тоже с ним дружил. Ну а премиями расплачиваются за послушание. Не со всеми, конечно, а только с избранными. Осудил Солженицына — получай.

— Неужели за это?

— Да нет, называется: «За большой вклад в развитие многонациональной советской литературы». А Рахатов, как все они, считает, что он один только и заслуживает премии. — Насмешка помогла Никите восстановить права, на которые, как он почувствовал, посягнул знаменитый поэт.

Вернулись домой. Никита вынул из холодильника молоко и размороженную клубнику. От изысканных, но таких холодных яств у Жени заныли зубы, ее пробрала дрожь: темно-зеленая кофта и плиссированная юбка, которые она сегодня выбрала, может быть, и шли ей, но плохо сочетались с зябкой ноябрьской ночью.

— Прохладно что-то. — Никита вышел из кухни, где они сидели за большим круглым столом, и вернулся в уютной стеганой куртке.

Женя съежилась. Теперь неудобно даже свой собственный плащ накинуть — подчеркнуть невнимание Никиты.

— Как тебе служится? — Ее великодушия хватило еще и на вежливый вопрос.

— Хорошо, что ты напомнила. — Никита оживился. — Мне передачу для африканцев надо сделать о молодых специалистах. Ты кого-нибудь знаешь, кто после университета процветает?

— С нашего курса прилично устроились только номенклатурные дети. — Женя задумалась, перебирая своих немногочисленных знакомых. — Остальные, пожалуй, нет.

С аппетитом доедая свое любимое лакомство, Никита пояснил:

— Я бы мог сам изобрести подпоручика Киже, но у нас теперь требуют реальные факты. Да и жалко на службе выкладываться. Все, что придумывается, вставляю в свой роман.

— Новый «Мастер и Маргарита»? — почтительно спросила Женя.

— Ну уж нет. «Мастер и Маргарита» — это для тех, кто не читал ни Евангелие, ни Гофмана! Совершенно ясно, что Христа и Гофманиану соединить невозможно.

— Что ты! Это же так красиво: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской…»

— Лакированная фраза, — перебил Никита, не дав даже докончить цитату, совершенство которой так оттенял Женин необычный голос. — У Максудова был пробор безупречный. Писали, что это автобиографическая деталь. Так вот у Булгакова каждая фраза с пробором. Парикмахерское искусство! А, давай спать… — Он ушел в гостиную, откуда послышался скрип раздвигаемого дивана.

От холода, от невысказанных возражений, от неожиданных слов — «давай спать…» — на Женю напал столбняк. Она покорно поплелась за Никитой, освободилась от одежды, легла рядом. Уличный фонарь то ярко вспыхивал, то горел вполнакала. В тревожно меняющемся свете комната казалась совсем чужой, враждебной.

Никита склонился над Женей.

Она испуганно обхватила себя руками и стала тупо повторять одну и ту же фразу:

— А если дети будут?

— Какие дети? — Никита не сразу понял, о чем речь. — Ты что, в первый раз?

— Да.

Он даже приподнялся на локте, но испуг, так и рвавшийся из ее распахнутых глаз, подтвердил правдивость признания.

— Тем хуже.

Для кого хуже? Женя покорно повернулась на спину и на странную возню Никиты отвечала прежним бессмысленным вопросом. Казалось, что в этой огромной комнате лежат не они, а другие, посторонние люди, что все это происходит не с ней. Она вспомнила про завтрашнюю Алинину свадьбу. Сашка свидетелем будет, надо ему напомнить, чтоб свой паспорт не забыл. Да нет, уже сегодня.

— Ничего у нас с тобой не получится, давай спать, — пробурчал Никита и отвернулся к стене.

А Женя так и пролежала до рассвета, стараясь не ворочаться. То спрашивала себя, почему ей не стыдно и не страшно. То надеялась, что эта ночь забудется и снова можно будет ждать звонка Никиты.

5. ВНЕЗАПНАЯ ТИШИНА

Внезапная тишина разбудила Женю. Она схватила будильник и подбежала с ним к окну. Пять часов. Зачем так рано? И только больно ударившись о стул с выглаженным хитоном, сообразила, что сегодня суббота. Не утро, а вечер. Надо торопиться.

Пока варится кофе — душ, анальгин от головной боли, синяя тушь. Положила в сумку «Новый мир» — по дороге дочитать «В августе сорок четвертого». Жаль, уже немного осталось.

Автобус подошел, когда Женя окоченела и отчаялась уговорить себя не нервничать. Достала журнал, но при таком экономном освещении ничего же не видно. Пересела на переднее кресло и принялась смотреть в незамерзшее водительское стекло. Захотелось подумать о приятном, но по привычке сам собой начал составляться список неудач: служба — бессмысленная, квартира — новую надо искать, хлопотать о кооперативе, уроки — надоели…

— Чего киснешь?

От резкого голоса Женя вздрогнула и начала оправдываться:

— Да нет, что ты! — Она сразу узнала Бороду, но как к нему обращаться? Исчез, так сказать, контекст, в котором прежняя кличка была уместна. Хотя борода удержалась. — Здравствуй, Андрей.