Книга Свой, чужой, родной, страница 43 – Татьяна Полякова

— Поделишься?

— Не сейчас, если ты не против. Не то получится совсем уж слезливо.

— Я должна что-то сказать в ответ на твою исповедь?

— Необязательно. Одна просьба: в следующий раз, когда не захочешь меня видеть, так и скажи.

— Непременно. Ты сукин сын, Валька, — зло фыркнула я. — Рассказываешь о девице, с которой спал, а в результате я, по неведомой причине, чувствую себя виноватой.

— Не парься. Я тебя уже простил, — сказал он и засмеялся, и я засмеялась, хоть и качала головой в досаде.

Как бы то ни было, покидая кафе, я держала его за руку, а в душе царило умиротворение, как будто мировой хаос вдруг обернулся гармонией.

— Какие у тебя планы? — спросила я, когда мы направились в сторону дома.

— У меня? — вроде бы удивился Валька. — Всем здесь заправляешь ты, а моя задача — держаться поближе. Ну, и еще соблазнить тебя, конечно. Чем скорее, тем лучше. Чтобы посторонние девицы не вносили в мысли сумятицу, а ты наконец поняла, какой я замечательный парень. Дай знать, когда можно будет приступить.

— Ты ставишь меня в ужасное положение, сказать «прямо сейчас» гордость не позволяет, а если не сказать, ты, пожалуй, еще девицу найдешь.

— «Прямо сейчас» мне очень нравится, — заявил он, разворачивая меня к себе, и стал целовать.

Мы смущали старушек на остановке и затрудняли движение прохожих. Я легонько ударила Вальку по груди и отстранилась.

— По-моему, ты заслуживаешь того, чтобы немного помучиться.

— Ну конечно… Так я и знал, — усмехнулся он. — Что ж, буду мучиться. Только не переусердствуй с наказанием. Так какие у тебя планы?

— Я хотела встретиться с одним типом, — подумав, сказала я. — Но пойти к нему одна не решилась.

— Что за тип? — спросил Валька.

Я рассказала о Шмакове, которому Могилевская якобы дала доверенность, по которой был куплен дом.

— А адвокат что по этому поводу сказал? — спросил Валька.

— Он ничего о покупке дома не знает, может, врет, конечно. Но все как-то странно… На имя полубезумной старушки покупают дом, в нем временами кто-то появляется, хотя, как правило, он пустует. Пустовал долгое время. Должен в этом быть какой-то смысл?

— Обычно все упирается в корыстный интерес…

— В том-то и дело, что старушка ничего не потеряла, скорее, выиграла. Конечно, у нее могут быть неизвестные родственники, которые надеются получить наследство, но не проще ли было эти деньги, если они действительно бабкины, попросту присвоить? А не идти таким извилистым путем?

— Почему же? — пожал плечами Валька. — Вполне рабочая схема отмывания денег. Если деньги не старушкины, а ее родственника, конечно. После ее смерти он получает наследство, и деньги становятся легальными. Одно плохо: бабка может на этом свете задержаться.

— Вот именно, — сказала я. — Поэтому я уверена, дом был нужен для какой-то цели, а бабкой просто прикрывались, чтобы невозможно было выйти на того, кому дом в действительности понадобился.

— Что ж, — проговорил Валька, — возможно, ты права. Тогда это точно не Шмаков. Если его имя значится в договоре купли-продажи, выйти на него труда не составит.

— Он не более чем посредник? — нахмурилась я.

— Конечно.

— Но он ведь должен знать человека, для которого заключал сделку?

— Теоретически да. В реальности необязательно. Давай наведаемся к нему и узнаем.

— А если это опасно? Я вообще-то соседа хотела попросить.

— Я лучше соседа и непременно тебя спасу в случае чего. Адрес Шмакова знаешь?

— Конечно.

— Тогда идем за машиной.

Уже в машине по дороге к Шмакову Валька, помолчав некоторое время, заметил:

— Странно, что эта афера с домом не заинтересовала адвоката. То, что твоему соседу по барабану, как раз понятно. Кому же лишняя работа нужна?

— Думаешь, Дорин мне голову морочил и на самом деле знает, кто купил дом? — насторожилась я. — Вел он себя вполне нормально… Не похоже, что врал.

— Я так и не понял, откуда в этой истории появился Крест со своим ночным клубом.

— Я же сказала, он исчез в одно время с Эммой и Емельяновым. Они хорошо знали Анжелику Кураеву, «Мисс город», которую за три года до этого похитили и убили. Все эти события связаны.

— И покупка дома тоже? — удивился он.

— Да. Только пока не знаю как, — вздохнула я.

— Тебе видней, — пожал плечами Валька.

— Ты считаешь это глупостью? — спросила я, чувствуя себя очень неуверенно.

И в самом деле, с чего я взяла, будто исчезновения как-то связаны с домом? Из-за найденной записки? Из-за слов Варвары, которая видела Эмму, а потом Петра возле дома с колоннами? Это не доказательства, а чушь собачья, Глазков прав…

— Вовсе нет, — сказал Валька. — То, что исчезновения этих троих между собой связаны, и у меня не вызывает сомнений. Допустим, кто-то убирает свидетелей преступления, логично и никакой мистики…

«А все остальное, выходит, мистическая чепуха, — подумала я с обидой. — Именно так Валька, скорее всего, и решил, просто не хочет меня обидеть».

Пока я думала, что ответить, мы успели подъехать к дому, где жил Шмаков, по крайней мере, именно этот адрес значился в доверенности. Совершенно точно, жилище мошенника я представляла иначе, хотя — как посмотреть… Дом являл собой довольно жалкое зрелище. На узкой улице, с обеих сторон теснимые многоэтажками, стояли с десяток еще сохранившихся частных домов, с виду деревенских, с соответствующей атрибутикой в виде палисадников и собачьих будок.

Мы остановились возле невысокого заборчика и направились к калитке. В окне мелькнула чья-то фигура, а вскоре после этого на крыльце появилась дородная женщина лет шестидесяти. Валька к тому моменту калитку открыл, и мы ступили на дорожку, выложенную битым кирпичом.

Валька широко улыбнулся и сказал, обращаясь к хозяйке:

— Добрый день, Юрий Алексеевич здесь живет?

— Здесь, — неуверенно ответила она.

— Мы бы хотели с ним поговорить. Он сейчас дома?

Чувствовалось, что с ответом женщина затрудняется, то есть ей совершенно определенно хотелось сказать «нет», но соврать она почему-то не решилась. Мы уже поравнялись с ней, она молча посторонилась, пропуская нас в дом.

Еще издали мы услышали богатырский храп, доносящийся из угловой комнаты, и направились туда. На диване лежал мужик неопределенного возраста в цветастых трусах и белой майке-алкоголичке, которую Брюс Виллис обессмертил в первом «Крепком орешке», правда, на мужике она смотрелась далеко не так импозантно.

Женщина, опередив нас, поспешно прикрыла храпуна одеялом, до того сброшенным на пол. Мужик выдал особо мощную трель, а женщина спросила: