Онлайн книга «Нёкк»
|
– Почему ты читаешь “Плейбой”? – удивилась Фэй. Элис смерила Фэй таким раздраженным взглядом, что стало ясно, как ее достали такие вот дурацкие вопросы. – Статьи интересные, – ответила она. Больше всего в Элис пугало то, что ей, казалось, вообще нет дела, нравится она кому-то или нет. Она не тратила силы на то, чтобы с кем-то поладить, не подстраивалась ни под чьи желания, ожидания, потребности, под чужие представления о том, что прилично, а что нет, и как надо себя вести. Фэй же верила, что все люди хотят нравиться другим, и не из тщеславия, а потому что без этого невозможно общаться. Если карающего бога нет и наказывать за грехи некому, люди ладят друг с другом исключительно из желания понравиться – так думала Фэй. Она и сама не знала, верит ли в божью кару, но совершенно точно понимала, что Элис и ее товарки – атеистки до мозга костей. Они вытворяли все, что им заблагорассудится, и совершенно не заботились, что за гробом их ждет возмездие. Фэй сроду такого не видала и оттого не знала, как себя с ними вести. Она их побаивалась, как большую собаку: никогда не знаешь, что у той на уме. Элис тяжело вздохнула, словно этот разговор ее тяготил. Ей явно было жаль тратить время на Фэй: впрочем, та вольна была доказать, что вовсе не такая зануда, каковой ее, похоже, считали. – Посмотри на эту девушку, – сказала Элис, сняла ноги со столика и положила на него раскрытый на середине журнал. Вертикальная фотография занимала целых три страницы. И первое, о чем подумала Фэй, едва оправилась от изумления (у нее дух захватило от такого запретного зрелища) и, наклонив голову, принялась разглядывать снимок: как же ей холодно! Девушка на фотографии явно замерзла. Она стояла в бассейне, вполоборота к камере, чуть выгнув спину, чтобы в профиль была видна грудь. Вода в бассейне казалась бирюзовой. Девушка обнимала за шею надувного лебедя, прижималась к нему щекой, словно надеялась, что он ее согреет. Разумеется, она была голая. Ягодицы и поясницу покрывали мурашки, отчего кожа казалась грубой, шершавой, как у крокодила. На попе и бедрах блестели капли: видимо, девушка окунулась по пояс, но не больше. – И что это такое? – спросила Фэй. – Порнуха. – Зачем ты это смотришь? – По-моему, она красивая. Девушка на развороте. Подпись в углу снимка: “Мисс Август”. Нежно-кремовая кожа местами порозовела – то ли от холода, то ли от прилива крови. По спине стекала вода, на руке висели капли, однако не похоже, чтобы девушка плавала – скорее всего, фотограф обрызгал ее для снимка. – В ней есть легкость, – продолжала Элис. – Сдержанное очарование. Наверняка она сильная и способна на многое. Беда в том, что она об этом даже не догадывается. – Но тебе нравится, как она выглядит. – Да, она красивая. – Я тут читала, что не стоит делать комплименты внешности, – заметила Фэй. – Чтобы не унижаться. Элис нахмурилась. – И кто же такое сказал? – Сократ. У Платона. – Знаешь, – ответила Элис, – ты иногда бываешь странная. – Извини. – Ты не должна за это извиняться. Мисс Август не то, что бы улыбалась: скорее на лице ее застыла гримаса, как у человека, который замерз, но его заставляют улыбаться. Щеки и нос девушки покрывали веснушки. С правой груди свисали две капельки воды. Если упадут, то приземлятся на голый живот. От одного лишь взгляда на снимок Фэй пробирал озноб. – Порнография ставит под сомнение само понятие просвещения, – сказала Элис. – Если образованные, разумные, ученые, нравственные, порядочные мужчины до сих пор любят смотреть на такое, то какое же это просвещение? Получается, мы где были, там и остались. Консерваторы предлагают запретить порнографию и тем самым избавиться от нее. Но и либералы хотят от нее избавиться, только иначе: мол, просвещенному человеку все это не понадобится. Там репрессии, тут образование. Там копы, тут учителя. Цель у тех и у других одна: чистота нравов. Только методы разные. Они хотят превратить нас в ханжей. – Его все мои дяди выписывают, – Фэй указала на журнал. – И держат на виду. На журнальном столике. – Сексуальная революция – не про секс, а про свободу от стыда. – Не похоже, чтобы этой девушке было стыдно, – заметила Фэй. – Она тут ни при чем. Я не про нее говорю, а про нас. – Разве тебе стыдно? – Про нас – не значит про себя. Я в целом, про наше общество. – А, ясно. – Про типичного обывателя. Зрителя. А не про нас с тобой. – Мне вот сейчас стыдно, – призналась Фэй. – Немножко. Я и рада бы не стыдиться, но не получается. – Почему это? – Я не хочу, чтобы кто-то узнал, что я это видела. А то еще подумают обо мне бог знает что. – И что же, например? – Что я рассматриваю голых девушек. Что мне нравятся девушки. – Да какое тебе дело до того, что кто-то подумает? – Ну как какое! – Это не стыд. Тебе кажется, что ты стыдишься этого, но это не стыд. – А что же тогда? – Страх. – Ах вот оно что. – Ненависть к себе. Психическое расстройство. Одиночество. – Это всего лишь слова. Лежавший между ними журнал поневоле притягивал взгляд: до того был материален, осязаем. На фотографии виднелись складки, страницы изгибались, блестели на свету, коробились от влажности. Из руки мисс Август торчала сшивавшая журнал скрепка, будто в девушку угодила шрапнель. Окна в квартире были открыты, возле стола жужжал маленький вентилятор, страницы на развороте подпрыгивали и дрожали под струей воздуха, и казалось, что картинка ожила: мисс Август шевелилась, поеживалась и, как ни пыталась, не могла стоять смирно в холодной воде. – Мужчины, которые участвуют в движении, вечно несут такую чушь, – сказала Элис. – Типа, если ты не хочешь с ними спать, значит, у тебя комплексы. Если не снимаешь рубашку, значит, стесняешься. Как будто, чтобы стать полноправным участником движения, надо непременно дать им пощупать свои сиськи. – И Себастьян такой же? Элис покосилась на Фэй. – А тебе что? – Ничего. Просто любопытно. – Любопытно, значит. – Мне показалось, он интересный. – В каком смысле? – Мы сегодня очень мило погуляли. Посидели на лужайке. – Ах вот оно что! – Что? – Так ты сведения собираешь. – Вовсе нет. – Ты думаешь о нем. – Мне он показался интересным. Вот и все. – Ты хочешь с ним переспать? |