Онлайн книга «Призрак Канта»
Меркурьев подошёл и потянул дверь на себя. Она распахнулась, и он заглянул внутрь. В полутьме сразу трудно было что-нибудь разобрать. На полу валялись какие-то ящики, должно быть, из них складывали костёр. В углу бревно, вынесенное когда-то морем и притащенное с пляжа. Видно, какая-то весёлая компания тут отдыхала. Нужно быть осторожным — битое стекло, железки, кучи дерьма, всего этого наверняка здесь в избытке! Меркурьев постоял, привыкая к полутьме, потом негромко сказал: — Эй!.. Отсыревшее эхо ответило глухо и негромко: — Эй… Василий Васильевич пошёл вдоль стены, обходя доски и ящики, и добрался до винтовой лестницы с отломанной секцией перил. Лестница по кругу уходила в высоту. Подняться или нет?… Там, наверху, делать нечего — площадка, скорее всего, давно разрушена, хорошо, если можно просто выйти и постоять. Да и подниматься наверняка небезопасно, лестница уж больно старая. Василий Васильевич, размышляя таким образом, медленно и натужно поднимался по ступеням. Через каждые десять ступеней он делал перерыв, чтобы ноги немного отошли и снова начали слушаться. Поднимался он долго и непрерывно ругая себя — куда его понесло, зачем?… Чем выше, тем целее были ступени, и перила уже не торчали обломанными ржавыми зубьями. Кое-где покосившиеся, они тем не менее плотно сидели в каменных гнёздах. Василий Васильевич несколько раз тряс их, проверяя прочность, потом взялся изо всех сил, помогая себе забираться. Сверху уже слышались отчётливые крики чаек и протяжный, тоскливый шум ветра. Лестница заканчивалась каменной площадкой, на которой не было ни мусора, ни птичьего помёта. В середине площадки возвышалось нечто, напоминавшее круглую колонну — там, должно быть, горел огонь, когда маяк ещё действовал, предупреждая корабли об опасной близости берега. Василий Васильевич, с трудом дыша, подумал, что берег не всегда бывает спасительным, иногда наоборот: близость берега означает гибель корабля. Так странно. Опираясь рукой о каменный выступ, Меркурьев шагнул на площадку. Здесь сильно дуло, ветер свистел в старой кладке. Пересиливая себя, Василий Васильевич выглянул за парапет. Земля казалась далёкой и неприветливой — камни, песок и больше ничего. Море, потемневшее за время, что он взбирался наверх, дышало грозно, невесть откуда взявшиеся волны били в каменное основание маяка, пена взлетала высоко, вода обрушивалась на стены и фундамент, и волны продолжали наступление. Василий Васильевич поёжился, до того неуютным и грозным был мир, открывавшийся отсюда. Зачем сюда понесло Ванюшку, да ещё среди ночи, да ещё в сильном подпитии? Как он одолел лестницу? По крайней мере, у него должен был быть с собой мощный фонарь, но когда тело осматривали, никакого фонаря при нём не нашли!.. Меркурьев всё время был рядом и точно знал, что нашли, а чего не нашли. Нужно спускаться. А то унесёт прямо в море. Лёгкие ажурные облака на горизонте собрались в набрякшие сизые тучи, сквозь край тревожно просвечивало солнце, ещё не окончательно сожранное небом. Нужно уходить. Василий Васильевич повернулся, чтобы начать спуск, ещё раз окинул взглядом площадку и заметил за поворотом круглой башенки нечто странное, задержавшее его внимание. Повернувшись плечом к ветру, он сделал шаг, другой — и остановился. Привалившись к башенке спиной, на площадке сидела Антипия. Голова у неё свесилась набок, глаза были закрыты. Белые одежды вздымал и трепал ветер. — Ёрш твою двадцать, — очень тихо сказал Василий Васильевич. Преодолевая ветер, он подобрался к ней, сел на корточки и взял её за подбородок. Голова качнулась и перевалилась на другую сторону. Кожа была холодной. Убита?… Меркурьев схватил её за руку, тоже абсолютно холодную и безжизненную, и стал щупать пульс, но он не умел это делать и ничего не нащупал. Тогда он схватил её за другую руку и стал искать пульс там, и тоже ничего не нашёл. Он принялся трясти её за плечи — голова моталась из стороны в сторону. Как долго это продолжалось, он не знал, ему было так страшно, как никогда в жизни, и он пропустил момент, когда она открыла глаза. Секунду назад Антипия была абсолютно, непоправимо мёртвой, и вдруг оказалось, что она смотрит на него. — Ты что?! — заорал Меркурьев, когда обнаружил открытые глаза. — Чего ты здесь расселась?! Делать больше нечего?! — Я… упала, — выговорили её губы. — Кажется. — Куда, твою мать, ты упала?! Она пошевелилась и отстранила его руки — он всё продолжал её трясти. — Ударилась, — сказала она с трудом. — Головой. Или нет? — Головой, мать твою, ты при рождении ударилась!.. Она задвигалась, встала на четвереньки и свесила голову, которой, по его мнению, ударилась про рождении. — Больно, — пожаловалась она сквозь завывания ветра. — Как это я так… — Кто тебя ударил? — Никто не ударял. Я потеряла равновесие и упала. — Дура! — рявкнул Василий Васильевич. — Вставай, пошли вниз! — Сейчас. — Не сейчас, а вставай!.. Он стал поднимать её, и вначале из этого ничего не выходило — ноги у неё словно выворачивались, — а потом получилось. Она поднялась, наваливаясь на него всем телом, и немного постояла, приходя в себя. — Нужно спускаться, — продолжал орать Василий Васильевич. — Давай, шевелись! Очень мешали её летучие одежды, они мелькали, путались, закручивались, Меркурьев, рыча от злости, то и дело отталкивал от себя тряпки. — Заправь куда-нибудь хвосты! Мне ничего не видно!.. — Они не заправляются. — Да-а-а! — проорал Меркурьев. — Сари — лучшая одежда на земле, я в курсе! Соберу всё и сожгу к чёртовой матери!.. По лестнице он шёл спиной вперёд и вёл её за обе руки. Она наклонялась к нему, делала шаг, и Меркурьев её подхватывал. Так они шли очень долго. От усилий он весь заливался потом, который попадал в глаза и затекал в рот. Когда он почувствовал, как под ногой хрустнула деревяшка, не поверил своим ушам. Разломанные ящики были только в самом низу, и хруст означал, что они добрались!.. Антипия сошла с последней ступени, Василий Васильевич отпустил её, наклонился и упёрся руками в колени, стараясь отдышаться. Снаружи грохотал ветер и ревело море. — Что ты там делала? — спросил он, не разгибаясь. — Кто тебя ударил? — Никто, — проблеяла вещунья. — Я стояла, смотрела вниз. Потом мне что-то показалось, я повернулась, наверное, слишком резко… Упала и стукнулась. |