Онлайн книга «Призрак Канта»
Василий Васильевич перестал бормотать и посмотрел Муре в затылок. Светлые блестящие волосы немного подрагивали, словно Мура беззвучно плакала. Он взял её за плечо и повернул. Она не плакала, но вид у неё был несчастный. И ещё эта коричневая обезьяна!.. Из-за того, как Мура прижимала обезьяну к себе, Меркурьев прямо-таки наливался жалостью, будто он сентиментальная старуха. — Ты ревнуешь, что ли? Она отвела глаза. — Меня? — уточнил Василий Васильевич. — К Лючии?… Она опять отвернулась. — Лучше поехали со мной в Кёнигсберг, — предложил Меркурьев, не зная, как нужно выходить из таких деликатных положений. — Кристина сказала, что хочет со мной увидеться, чтобы я приезжал один, но я думаю, что мы вполне можем приехать вместе. Мура перевернулась на спину и теперь смотрела в потолок. — Поедем, — повторил Меркурьев, маясь от неловкости. — Пойдём в зоопарк. Я сто лет не был в зоопарке. В прошлом году приезжал и не ходил. — Поедем, — согласилась Мура, и он сразу воспрянул духом. — Я понимаю, что Лючия очень красивая женщина и такая загадочная!.. Наряды у неё, как из журнала. Держится как Жаклин Онассис. — Самая загадочная из всех известных мне женщин, — признался Меркурьев, — это ты. Ты же вещунья и духовная дочь Сантаны. Кто такой этот Сантана?… Мура села и посмотрела на него. — Знаменитый йог и учитель. Учит, как достичь просветления. — Ты достигла? Просветления? — Вася, это довольно трудно. Ты поставь себя на моё место. То и дело ты видишь и слышишь то, чего больше никто не видит и не слышит! Сначала вообще страшно, и кажется, что вот-вот свихнёшься или уже!.. Постепенно привыкаешь, но всё равно это не помогает. Понимаешь, не только я их дёргаю, когда мне вздумается! Но и они меня! — Что это значит? Она повозилась и села на пятки. Обезьяну пристроила рядом с собой. — Ну, вот я вызываю дух Канта, прошу его прийти. Он меня в любом случае слышит. А если кому-то из них приходит в голову позвать меня, они тоже зовут, и я их слышу! Я могу пропустить зов мимо ушей, но я же его слышу!.. Василий Васильевич согласился, как это может быть. — С ума сойдёшь, — сказал он в конце концов. — Если так. Мура несколько раз кивнула. — Я и на всякие курсы для экстрасенсов записывалась, и в разные организации вступала, думала, этим можно как-то управлять. Оказалось, что нельзя. — Ты что, экстрасенс? — Ну нет, конечно!.. Я вообще не знаю, кто такие экстрасенсы. По-моему, с ними никто не разговаривает. Я имею в виду из тех, кто с другой стороны. Я ни разу не слышала, чтобы дух разговаривал с экстрасенсом! Я же постоянно всех слышу, кто сейчас… в эфире. — Да ладно, — не поверил Меркурьев, и Мура опять кивнула. — Мне папа таблетки выписывал, он у меня знаменитый невропатолог и думал, что у меня душевная болезнь. Таблетку примешь, спать хочется, в ушах шумит, но всё равно всех слышно. — А видно? — спросил заинтересованный инженер Меркурьев. — Нет, видно, только когда они сами появляются. — А тебя они видят? Она задумалась. — Не знаю, Вася. Нужно спросить у Емельяна Ивановича. Я многого ещё не знаю! И духа вот так близко вижу первый раз. Когда он появился, я решила, что в комнате буду сидеть, с ним рядом не могу, страшно. Я же понимаю, что это дух. Я вижу. — Объём в кино не видишь и на ступеньках падаешь, а тут видишь? Она пожала плечами. — Н-да, — вздохнул Меркурьев. — История. Колебания мембран и струн. — Что ты говоришь? — Ничего не говорю. Я молчу. Василий Васильевич взял её за подбородок, повернул к себе и поцеловал в губы. Ему давно хотелось её поцеловать, пожалуй, с тех пор, как он впервые увидел её умытой и беленькой, с брызгами веснушек на носу. И когда она шмыгала носом — хотелось, и когда ела пшённую кашу. Кажется, Мура поначалу очень удивилась и даже подалась от него назад, но потом перестала вырываться, обняла его и прижалась. Руки у неё были худые и горячие. Меркурьев хватил воздуха и ещё раз поцеловал. Мура поднялась на коленях и прижалась к нему всем телом. Ах, как это было — остро, серьёзно, от всей души. Сердце у него молотило в грудную клетку, и, кажется, там, куда оно било, оставались дыры. И сквозь эти дыры в него вливались сила и страсть. Дыхание опять кончилось, они оторвались друг от друга, и Василий Васильевич спросил поспешно: — А когда мы целуемся, ты тоже слышишь разговоры Канта с Бесселем? Мура засмеялась, обняла его за шею, Меркурьев стиснул её, они вместе повалились на кровать, сбросив на пол коричневую обезьяну, тут же вскочили, как ошпаренные, и уставились друг на друга. Василий Васильевич немного взмок от переживаний, руки покрылись «гусиной кожей». — Поедем, — сказала Мура, не глядя на него, и слезла с кровати. — Мне нужно одеться. — У тебя есть куртка или пальто? — спросил Василий Васильевич и даже сделал озабоченное лицо, как будто только что на кровати ничего такого не произошло. — Там холодно и дождь может в любую минуту пойти. — Пальто, — повторила Мура, словно это и впрямь имело значение. — Хорошее такое пальто… Они договорились встретиться у подъезда между липами, так романтично это звучало — между липами! Меркурьев, лихорадочно собираясь, всё вспоминал, как они целовались, как он её держал, как она пахла и как двигалась, и совершенно не остывал, а, наоборот, распалялся. Когда он выскочил на улицу, Мура бродила по брусчатке в некотором отдалении, смотрела себе под ноги и, кажется, что-то бормотала. Распалившийся Василий Васильевич встал как вкопанный и уставился на неё. Она была в коротком сером пальто, голубой клетчатый шарф намотан кое-как. Ноги в чёрных джинсах казались бесконечными. Волосы заправлены за уши, как у девочки. Мура, подумал Василий Васильевич. Вот она какая. Он подошёл к ней, снова взял за подбородок и поцеловал. Невозможно было удержаться. — Вася! — возмущённо прошипела Мура, когда он её выпустил. Стукнули тяжёлые двери, и они одновременно оглянулись. Из дома выходила Лючия, укутанная в меха и шелка, на ходу надевая тёмные очки, хотя солнца никакого не было, низкие тучи наползали с моря, и казалось, вот-вот пойдёт снег. — Вы с девушкой, — проговорила Лючия низким голосом. — Это приятно. Познакомьте нас скорее. Василий Васильевич весело сказал, что знакомить их нечего, они знакомы, в одном доме живут, в одном месте обедают. |