Онлайн книга «Призрак Канта»
— Бросил бы ты её, Вася, — посоветовала Мура, но не тут-то было! Меркурьев заскочил в свой номер, извлёк томик из чемодана, сунул в карман вельветовой крутки — благо тот был глубокий, — и они с Мурой вышли на улицу. — Я хотел показать тебе снег, — спохватился Василий Васильевич. — Снег на пляже! Ты наверняка никогда его не видела!.. Весь песок при входе на «променад» был истоптан собачьими и человеческими следами, но под досками снег лежал — длинными, тонкими, белыми полосами. На траве он подтаивал, и на остриях длинных листьев висели крупные капли. Мура — ах, как прекрасна она была! — опустилась на колени в мокрый песок и полезла под настил. — Вася! — восторженно закричала она из-под настила. — Какая красота! И капельки на траве! Ты видишь? Меркурьев присел рядом и посмотрел. — Капельки, — согласился он, повалил Муру спиной к себе на колени и поцеловал так, как ему хотелось с ночи — изо всех сил, даже как-то отчаянно поцеловал Муру. Они лежали на песке, ногами наружу, головами под «променадом» и целовались. Василий моментально взмок. У Муры горели щёки, холодные губы стали огненными. Они путались в одежде, им хотелось быть как можно ближе, в тепле и запахе друг друга, а одежда мешала. Меркурьев стукнулся головой о доски и не заметил этого. Неожиданно в их дуэт вклинился какой-то посторонний звук. Звук был странный, непонятный. Он то затихал, то вновь возникал. Василий Васильевич открыл глаза одновременно с Мурой. Кургузый колченогий пёс с развесистыми ушами вклинился между ними и с интересом обнюхивал их лица. — Ёрш твою двадцать, — пробормотал Меркурьев, тараща глаза. — Началось в колхозе утро!.. Более сообразительная Мура уже выбралась из-под досок, поднялась и отряхивала джинсы. — Алё, гараж! — издалека зычно прокричал Саня. — Чего это вы там залегли? — Мы упали, — пробормотал Меркурьев. Он перекатился на коленки и встал. — Не, а чего такое? — Сань, отстань от них, — велела более сообразительная Кристина. — Да не пристаю я! Может, случилось чего, откуда я знаю?! — Я тебе потом скажу, что случилось. У Меркурьева в брюки набился песок. Он попытался его вытряхнуть, делая странные антраша. — Шу-уф, — говорило море, — шу-уф!.. — Мы искали янтарь, — сообщила Кристина. — И не нашли. — Найдём! — пообещал Саня и обнял её за плечи. — Нам бы ещё колечко твоё найти, и всё в ажуре будет. — И узнать, кто твоего друга с маяка спихнул, — добавил Василий Васильевич. — Эт точно. Пёс вертелся вокруг них, подбегал, тыкался Сане в ноги, словно проверяя, на месте ли он, отбегал, нёсся по песку к воде, останавливался на линии прибоя, брехал на ленивую волну, она отвечала ему: «Шу-уф!» и подкатывала к коротким мохнатым лапам. Пёс вновь заливался счастливым лаем и мчал к Сане. — Как назвали друга-то? — спросил Василий Васильевич. — Я придумала! — объявила Кристина. — Фамилия у него будет Онегин. Он же в гостинице «Чайковский» к нам прибился!.. А, Сань? — Как Онегин, — не понял Саня, — если у Чайковского фамилия Чайковский? — В честь оперы, — объяснила Кристина и засмеялась. — «Евгений Онегин». Ты в школе должен был проходить. — Евгений, стало быть, Жека, — сообразил Саня. — Это другой коленкор! — Жека Онегин — прекрасное имя для собаки, — согласился Василий Васильевич и посмотрел на Муру. Они с Кристиной хохотали, Жека Онегин прыгал вокруг них, оставляя глубокие неровные следы. Саня подобрал гладкую палку, вынесенную морем, и кинул собаке. — Так чего мы делать-то будем, а, братух? — Езжай в город, — велел Василий Васильевич. — Землю рой, но узнай, чей на самом деле дом. Кто мог навести твоего приятеля на мысль, что Захарыч не хозяин? Саня пожал необъятными плечами: — А шут его знает. — Покопайся в его бумагах, — наставлял Василий Васильевич. — Без церемоний. Он же не собирался умирать, вряд ли он все концы подчистил! — Ясно дело, ничего он не чистил. Они медленно шли вдоль прибоя, Жека Онегин нарезал круги, не выпуская палки, позади хохотали девицы. «Какой у меня отпуск, — вдруг подумал Василий Васильевич. — Я и знать не знал, что такое возможно. В первый раз в жизни у меня такой отпуск!..» — Если что попадётся про дочь Захарыча, звони мне сразу. По идее, у него где-то дочь есть, вроде в Москве. Он её много лет ищет, найти не может. — Чего это? — Я не знаю! Мать уехала ещё в девяностые, увезла ребёнка и пропала. Хотя Захарыч говорит, что деньги он переводил на центральный телеграф до востребования, и она их регулярно получала. — Сознательный, — заметил Саня. — Не то что мой папаша-оглоед. В глаза его не видел, а как стал подниматься потихоньку — ба, нарисовался папаша! Алименты, говорит, гони!.. Ты, говорит, мне обязан, потому как от моей плоти произошёл на свет. А я ему говорю — вали, папаша, отсюда со своей плотью вместе, пока я тебе рога не поотшибал! — Он посопел носом. — Вон у Крыски совсем другая диспозиция, она мне рассказывала. У ней папаша за них с мамашей голову оторвёт и скажет, что так и было! — Это тоже бывает, Саня. — А с камушком чего? Небось не простит папаша камушек-то, семейную ценность! А мне с ним разборки разводить нельзя. Мне ему понравиться нужно. И чтоб раз — и навсегда, без всяких!.. — Не знаю, — признался Меркурьев. — За Лючией я прослежу, конечно, но идей у меня никаких нет. — А чё Лючия-то? Меркурьев вздохнул: — Её интересует кольцо — это очевидно. Это раз. Она за нами следила — это два. Я думаю, ей нужна Кристина. — Крыску я в город заберу, — пообещал Саня. — Чего она тут без меня торчать будет! Да ещё Лючия какая-то!.. — Лючия ничего ей не сделает, — с досадой возразил Меркурьев. — И кольца она не крала, повторяю тебе. Она его, похоже, тоже ищет. В лесу её кто-то ждал, я в прошлый раз за ней ходил и видел. — Партизаны, что ли? Самураи? — В эту ночь решили самураи, — пропел Василий Васильевич задумчиво, — перейти границу у реки. Некоторое время они шли молча. — Негусто, — заметил Саня и посмотрел на Меркурьева. — Негусто мы с тобой надумали. — Так и есть, — согласился тот. — Но я детективные загадки решать не умею. А ты? — Дак и я не умею, братух! Только мне жизнь то и дело такие подбрасывает. Вот был у меня друг Ванюшка, на всю жизнь, понимаешь? А помер, так я теперь и не знаю, друг он мне или не враг! И вообще — кто он был такой? |