Книга Тайны Чёрных Холмов, страница 23 – Марианна Цветкова

– Даже если ты найдёшь ответ, тебе это не поможет, ведь расколдовать-то тебя некому. Ты совсем один в Башне-На-Круче, и останешься одиноким на веки вечные.

Затем Верховная подлетела к окну, залезла на подоконник и отчётливо, с расстановкой, произнесла:

– В помощниках я ценю не ум, а преданность. Ты верен мне, Старый Пень?

– О да, Мудрейшая! – прозвучал скрипучий голос из темноты.

И вдруг, откуда ни возьмись, на подоконнике рядом с бякой вырос пень. Настоящий пень от дряхлого дерева, только с глазами, корнями и длинным острым носом в виде сухой ветки.

– Я стану твоим помощником вместо него, я буду служить тебе верой и правдой, и ты ни разу не пожалеешь о том, что взяла меня на службу, – проскрипел пень.

Верховная неуклюже взгромоздилась на Старого Пня и пришпорила грязными пятками. Вылетев в окно, она ещё немного покружила верхом на Пне под умоляющим взглядом Мобиуса, наслаждаясь своим триумфом. А затем оба, она и Пень, засмеялись и взмыли ввысь. На прощание Верховная погрозила Мобиусу крючковатым пальцем с длинным ярко-красным ногтем, кольцо с огромным рубином сверкнуло в ярком свете луны.

Мобиус хотел заплакать – так обычно поступают люди в безвыходных ситуациях. Но он не был человеком, а злыдни плакать не умеют.

Минул то ли век, то ли миг, то ли тысяча лет. Бяка Аля перестала ориентироваться во времени. Вроде бы только что она стояла на кочке Могучке, а сейчас уже лежала на холодном полу незнакомого кабинета со множеством скульптур, с хрустальной люстрой в середине потолка, с мраморным камином и безделушками на каминной полке. Через открытое окно тускло светило солнце и веяло утренней прохладой, а птицы громко и тревожно переговаривались на общебякандском.

Бяка Аля прислушалась, и ей показалось, что птицы несут несусветную чушь. Спорят о том, умеют ли старые бяки летать и бывают ли в природе летающие пни, а ещё удивляются тому, что если деревья сбросили ухаря с крыши, то почему он не упал на землю? Птицы судачат о том, что все мухи в округе, вплоть до самого Мечтайбурга, стали вдруг грустными и впали в депрессию, а один нервный мотылёк даже наложил на себя лапки.

Аля понимала трели птиц, но не находила в них никакого смысла. О какой старой бяке болтают птицы, и что за ухаря сбросили с крыши? Але всегда казалось, что птички поют о любви и о гнёздах, а уж никак не о бяках и не о пнях.

В просторной комнате не было ни души. Аля огляделась вокруг и сразу поняла, что находится в старинном замке. Замок ведь ни с чем не перепутаешь, ну разве что с дворцом: полукруглые своды, колонны, пол в виде шахматной доски, а на стенах – картины в рамах. Внимание Али привлекла одна из картин, с изображением природы, то и дело из-за деревьев выскакивали бяки и корчили рожи. Аля рассмеялась – это же не картина, а современный бякобук! Что, если связаться по бякобуку с Мишелем?

Опережая мысль, из уст бяки вырвался крик:

– Мишель!

Почти сразу бяка вспомнила про свисток на шее и дунула в него.

Мышонок появился быстро – выпрыгнул из бякобука в комнату и набросился на Алю, цапнув зубами за лапу чуть повыше локтя.

– Ты что, с ума сошёл?! – завопила Аля. – Я сейчас так тебя укушу, что тебя после этого… даже в мышеловку не возьмут!

– Где ты болталась всё это время? – закричал Мишель.

– Разве прошло много времени? – с тревогой спросила бяка.

– Тебя не было целых три дня! Я волновался, я звал тебя, но ты не откликалась. Где ты была? Я не видел тебя среди живых!

Бяка с облегчением вздохнула: хорошо, что минуло всего три дня, а не сто лет и не тысяча.

– М-м… Последнее, что я помню – это как я загадала желание на кочке Могучке – чтобы оказаться в Башне-На-Круче, – сказала Аля. – А пару минут назад проснулась здесь, на полу. Больше я ничего не помню, – бяка захлопала глазами.

– Она проснулась! – вне себя от возмущения завизжал Мишель. – Это был не сон, а путешествие во времени и пространстве. Тебя не было ни на земле, ни на небе. Да ты вообще могла заблудиться, это просто чудо, что ты попала туда, куда надо, к тому же всего через три дня. Кочка Могучка – страшное место. Разве я не говорил тебе, чтобы ты не шутила с магией? Это ужасно опасно! Заниматься колдовством может только опытный волшебник – такой, как я!

– Но задохлики сказали…

– Не слушай задохликов. У тебя своя голова на плечах!

К бяке постепенно вернулась самоуверенность.

– Ладно, Мишель, успокойся, – сказала она примирительным тоном. – Возможно, я и правда погорячилась с кочкой Могучкой, но ведь всё обошлось, правда? И хватит меня ругать, мне это неприятно. Как там, кстати, дела в Бякандии?

Мишель сразу сник.

– Всё плохо, ужасно, катастрофично, – буркнул он. – Верховная вернулась.

– Что-о? Что значит, вернулась? – опешила Аля.

– То и значит. Прилетела верхом на Старом Пне.

– Выходит, Старый Пень тоже вернулся?

– Ага. И генерал Дрындель, только тот – чуть позднее. Все три дня, пока тебя не было, Сюсьтик рос как на дрожжах, а Верховная творила бесчинства в Бякандии: собирала армию, колдовала и морочила головы бякам и букам. Я уверен, что Верховная хочет захватить весь мир, даже людей. Попомни мои слова: не пройдёт и месяца, как она развяжет страшную войну.

Бяка и мышонок сидели на полу кабинета Мобиуса и разговаривали, когда в каминной трубе раздался громкий ритмичный стук: «тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук-тук, тук-тук».

– Кто там? – испуганно спросила Аля, и в ответ послышалось отдалённое уханье.

– Может, это крыса? – предположила бяка.

– Нет, вряд ли. Животное не способно отбивать ритм и ухать. Звуки издаёт разумное существо.

Мишель встал на задние лапы, поправил цилиндр, вытянул лапу вперёд и произнёс заклинание:

– Из трубус вывалиусс!

В дымоходе послышался шум, гам, тарарам, и в следующую секунду из каминной трубы выпало что-то тяжёлое, обгорелые дрова и головешки посыпались на пол, серый пепел полетел во все стороны. Аля и Мишель начали чихать, но по-прежнему никого не видели.

– Ух! Ребята! Вы здесь? – раздался радостный голос из непроницаемого облака пепла.

И тут из пустоты появился Вилли – он наконец-то догадался снять с себя шапку-невидимку и теперь комкал её в руках. Ухарь с головы до ног был измазан грязью и копотью, а его любимые усы, обычно идеально ухоженные, представляли собой жалкое зрелище. На длинном ремне через всю грудь ухаря болталась грязная холщёвая сумка.