Онлайн книга «Чистилище»
|
Нет, и не в подвал меня повели, напротив, мы поднялись по лестнице на третий этаж и оказались перед дверью приёмной наркома внутренних дел СССР. Не успел я осмыслить данный факт и напрячься, как мы переместились в помещение с плотными шторами. В приёмной помимо порученца-секретаря я увидел Фриновского, который при нашем появлении встал и одёрнул китель. – Почему так долго? – негромко спросил он у Шляхмана. – Колесо пробили на Каретном Ряду, менять пришлось. – Да там менять-то три минуты… Ладно, добрались и добрались, товарищ нарком пока на месте, ждёт. Порученец приоткрыл массивную деревянную дверь, предлагая нам пройти внутрь. Первым зашёл Фриновский, следом Шляхман, а третьим я. Мои конвоиры остались в приёмной. Из-за стола нам навстречу поднялся невысокий человек, ростом мне по грудь, с большими звёздами на рукавах и чуть поменьше – в петлицах. Читал я чьи-то мемуары о Ежове, помню, автор называл его кровавым карликом. Насчёт карлика, пожалуй, соглашусь, а вот насколько он кровавый – посмотрим. – Это и есть наш гость из будущего? – поинтересовался хозяин кабинета, разглядывая меня, словно музейный экспонат. – Так точно, товарищ народный комиссар! – отрапортовал Фриновский. – И впрямь одет не по-нашему. Даже за границей, думаю, так сейчас не одеваются. Обувь у вас интересная, как, вы говорите, называется? Это уже ко мне вопрос. – Кроссовки, – ответил я. – Угу, кроссовки… Чем-то иностранным попахивает… – От английского слова «кросс», в данном случае это обозначает бег по пересечённой местности. – И что, удобно? – Удобно, особенно во время занятий спортом. Хотя в будущем многие используют кроссовки и как обычную обувь. – Любопытно, любопытно… Думаю, нам о многом предстоит с вами поговорить. Товарищ Шляхман, наручники с подследственного, пожалуй, можно снять. – Может, не будем рисковать, товарищ народный комиссар? Уж больно норовист подследственный. – Не люблю, когда мне ни за что ни про что морду бьют, – ответил я, играя со следователем в гляделки. – Ну, пока мы вам тут ничего бить не собираемся, – растянул в подобии улыбки тонкие губы Ежов. – Обещаете обойтись без рукоприкладства? – Договорились. Освободившись, я потёр онемевшие запястья. – Товарищи, вы пока можете обождать в приёмной, – повернулся нарком к Шляхману и Фриновскому. Те чуть замялись, но всё же оставили нас с Ежовым наедине. – Пожалуй, присядем, – предложил нарком и сам вернулся в своё кресло. Я уселся с краю длинного стола, пытаясь понять, о чём пойдёт разговор. Хотелось, чтобы по его итогам тюремная эпопея для меня наконец закончилась, не говоря уже о том, чтобы снова оказаться в подвале Пугачёвской башни и принять пулю от какого-то там Магго. Сидевший напротив Ежов выглядел более-менее спокойным, хотя лёгкий тремор державших карандаш пальцев скрыть не мог. Подушку, что ли, на стул подкладывает, чтобы казаться выше? – Чаю? – предложил он. – Не откажусь. Если можно, с лимоном. Ежов поднял трубку телефона внутренней связи и попросил принести два стакана чаю с лимоном. Отдав распоряжения, снова обратил внимание на мою персону. – В каком году, напомните, Ефим Николаевич, вы родились? – В 1980-м, 12 декабря, в Москве, – уточнил я дату и место на случай, если нарком собирается ловить меня на нестыковках. – У вас вон, я вижу, мои показания на столе. – Мало ли, вдруг следователь что-то напутал. А иногда одна буква или цифра решают многое, порой от этого зависит жизнь человека. Я выдержал его пристальный, немигающий взгляд, хотя очень хотелось отвести глаза. Передо мной сидел человек, отправивший на тот свет десятки, если не сотни тысяч людей. Пусть, возможно, и не стрелявший их лично, но под многими расстрельными приказами стояла его подпись. Что я ещё читал об этом садисте? То, что он вроде происходил из крестьян, был малообразован и любил лично присутствовать не только на допросах, но и на расстрелах. А потому никаких иллюзий насчёт его человеколюбия я не питал. Принесли чай и вазочку с печеньем. Стаканы в мельхиоровых подстаканниках с узорами. В золотисто-коричневой ароматной жидкости плавали мелкие чаинки, а на край стакана был насажен кружок лимона. Лимон я отправил в чай, подавил ложечкой, кажется серебряной, и отхлебнул. Нарком тоже отпил и посмотрел на меня исподлобья: – При вас были найдены любопытные вещи. В частности, парашют неизвестной конструкции и из неизвестного материала, который специалисты пока не смогли распознать. – В будущем этот материал называется рипстоп, а в целом это нейлоновая материя. – Нейлоновая? Мне это слово тоже ни о чём не говорит. Хм, я почему-то был уверен, что нейлон [6] уже изобретён и за границей наверняка дамы уже фланируют в нейлоновых чулках. Или всё же нет? Знал бы, куда забросит, почитал бы соответствующую литературу. – Тут вот пишут, что высотомер также необычной конструкции, хотя принцип работы вроде понятен. Там ещё маркировка стоит и дата: 15 марта 2015 года. Конечно, всего этого недостаточно, чтобы однозначно убедить меня в том, что вы и впрямь свалились к нам из будущего, но задуматься заставляет. – Знал бы, что понадобятся доказательства, захватил бы побольше чего, – хмыкнул я, отправляя в рот приятно хрустнувшее печенье. – Сотовый телефон, ноутбук… Да мало ли, чем вас можно удивить. – Но самое главное – знание будущих событий. Разве не так? – Если этими знаниями только можно воспользоваться. А то пустят в расход, как говорится, ни за понюшку табака, и никакой пользы родной стране принести не успеешь. – И это верно. – Ежов сделал ещё глоток и, понизив голос, спросил: – Так что, меня и в самом деле расстреляют в сороковом году? – Должны… Если мне память не изменяет. То, что расстреляют, – это точно, как бы вам ни неприятно это было слышать, насчёт даты не совсем уверен, я же не историк, может, и ошибся годом, но всё же, кажется, сороковой. – То есть подробностей не знаете? Я пожал плечами: – Запишут, скорее всего, во враги народа. Как вы Ягоду, так и вас… В это время, по-моему, ничего удивительного, что сегодня ты кого-то расстреливаешь, а завтра уже тебе пулю в затылок. Ежов поёрзал на месте, затем, не выдержав, встал и принялся расхаживать по кабинету в своих мягко ступавших, начищенных до блеска сапожках. Это продолжалось минуты три, я уже успел допить чай и внаглую доесть всё печенье, когда наконец, опёршись поясницей о высокий для него подоконник и скрестив на груди руки, нарком спросил: |