Онлайн книга «Индейское лето»
|
– Береги себя, хорошо? – Постараюсь… – сказал он грустно. – Ты сможешь звонить? – Если я не буду тебе звонить, я не выживу… Они выжили, оба. Потом случился август 1991-го: ГКЧП на фоне «Лебединого озера», Янаев с трясущимися руками, броневики на Садовом… Витя срочно чинил разысканную на антресолях старую «Спидолу», чтобы слушать «Голос Америки» и ВВС; Лёля – конечно же, кто бы сомневался! – была у Белого дома; Галя и Витя там же; а Соня, только было оправившаяся, окончательно растерялась и не понимала уже ничего: кто прав, кто виноват и что делать?! Ее мир рухнул, и Леониду было ее даже жалко. Родись она пораньше, сложила бы свою голову на плахе или сгнила в Сибири, думал иногда Полторацкий, столько было в ней слепого фанатизма – боярыня Морозова, Вера Засулич! И вот уже Ельцин, стоя на танке Таманской дивизии, перешедшей на сторону защитников Белого дома, произносит свое воззвание; возвращается «фаросский сиделец» Горбачев, стаскивают с постамента бронзового Дзержинского – свобода, свобода, свобода! И развевается российский триколор на здании Дома Советов… Митинги, похороны троих мальчишек, погибших 21 августа на Садовом – Кричевского, Комаря и Усова… Боже мой, и Витя мог бы, и Галя! А Лёля?! Как он умолял ее не лезть на рожон! Нет, куда там: блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые! Митинг на Манежке, длинная процессия, медленно идущая по Калининскому, и Лёля там, а он не мог, не ходил никуда, болела нога, да и Соню боялся оставить: у нее нервный срыв. Но Лёля все ему рассказывала по телефону: – Ты знаешь, когда Ельцин вышел к нам из Белого дома и сказал… Со слезами на глазах сказал: дорогие мои! Я совсем рядом была, я видела! Мы заплакали все, правда! Такое было чувство единения, общности, как тогда, у Сахарова, помнишь? Но сильнее и светлее, понимаешь?! Они еще встречались тогда, редко, но встречались. Потом все реже и реже, но зато часами разговаривали по телефону – один раз посреди ночи вошла Соня, постояла, он прикрыл трубку рукой, спросил: чего тебе? Она ушла. Леонид давно переселился на кухню, спал там на диване – все равно вставал раньше всех. Жизнь неслась стремительно, по Жванецкому: встал – лег, встал – лег, с Новым годом! Соня все работала в школе, хотя из завучей ее поперли: привычно скандалила, борясь за справедливость, и сеяла разумное, доброе, вечное в собственном понимании. Она стала как-то неряшлива, забывала причесываться, ходила, не замечая этого, с отпоровшимся подолом и обо всем рассказывала по пять раз подряд, по кругу. Леонид работал как проклятый, денег не было катастрофически, он хватался за все: появлялись уже какие-то гранты, один раз ему удалось на три месяца съездить с лекциями в Штаты, но, пока его не было, у Сони совершенно съехала крыша: она была уверена, что он не вернется, потому что завербован ЦРУ. Витя блестяще окончил институт, начал вдруг зарабатывать какие-то деньги, совершенно невероятные для их нищего семейства, и Соня подозревала его в криминальных связях, а Галя переживала одну несчастную любовь за другой. Соня кричала: принесешь в подоле – прокляну! Они встретились с Лёлей только через пять лет, на похоронах Аллы Львовны. Когда Полторацкий увидел ее, в черном платочке, со свечой в дрожащей тонкой руке – отпевали у Ильи Обыденного, – он задохнулся от горя и нежности. Выйдя из церкви, остановился – Лёля подошла, подняла на него заплаканные глаза, погладила по щеке – милый мой, милый, милый… Пока автобус вез на Ваганьково, успели немножко поговорить: – Как ты? – А ты? – Нога беспокоит? – Как твои почки? – Господи, о чем мы говорим! – Что ж делать, годы… – Да какие наши годы! Ты нисколько не изменился! – Ты мне льстишь. Вот кто не изменился, так это ты. – Ой, а у меня книжка вышла, знаешь! – Поздравляю, ты молодец, я всегда в тебя верил! – Как дети, Соня? – Дети хорошо. Да ничего, все нормально. У Сони был второй инсульт. Он не стал рассказывать Лёле – зачем? Только лишние волнения. На кладбище он держал Лёлю за руку, но на поминки не поехал: болела нога. Душа болела. Лёля плакала все поминки – об Алле Львовне, о Лёнечке, о себе, о неудавшейся жизни. «Лёня так постарел!» – думала она. Морщин у него было мало, но полысел, похудел и как-то выцвел – раньше он был весь бело-розовый, как зефир, Лёля так его и дразнила, а теперь розовое почти ушло, осталась какая-то перламутровая бледность, и глаза стали прозрачнее – плохо вижу, сказал, читаю иногда с лупой… Вспомнилось прошедшее, и так стало больно, так больно! Вернувшись с кладбища, Полторацкий прилег на диван, вытянув усталые ноги – пришла дочка и села рядом, взяв его руку. Она была так похожа на Соню – молодую Соню, что он вздохнул, а дочка прижала его ладонь к своей щеке: – Папочка… Устал? – Есть немного. Как тут мама? – Да ничего, все в порядке. Сейчас спит. Как ты с ней справляешься?! Может, мне чаще приходить? – Пока мы справляемся. Когда тебе чаще приходить, ты и так крутишься белкой в колесе… Дочь поцеловала его в бледную щеку. – Мама такой тяжелый человек, тебе всегда трудно было с ней. А уж сейчас… Вы настолько разные, я все думала, почему вы поженились? Что вас связывало? – Вы – то, что нас связывало! – Леонид горько усмехнулся. – Вы, дети. – Пап, а почему… Почему ты тогда не ушел? У тебя же был кто-то? Не знаю, как Витька, а я бы тебя поняла… Галя вдруг замолчала: она вспомнила, как после очередной ссоры с матерью – опять, опять из-за этой проклятой политики! – отец заметался по квартире, потом выскочил в коридор и стал надевать ботинки, путаясь в шнурках. Она не поняла сначала: – Папа… папа, ты что! Ты куда? Ты что… из-за этой ерунды?! Папа… Она заплакала – у отца было такое лицо, что Галя поняла: сейчас он уйдет навсегда! – Папа! Вышел Витька, молча смотрел. Матери было не видно и не слышно. Отец постоял, глядя на них – они таращили испуганные глаза, как два птенца, – потом тяжело вздохнул и опять надел домашние тапки. – Пап, – сказал тихо Витя. – Давай в шахматы сыграем, а? Весь вечер они играли в шахматы, Галя сидела рядом, смотрела – играли медленно, долго раздумывали, отец смотрел только на фигуры, потом пришла мать, робко позвала их ужинать, они с Витькой пошли, но Галя оглянулась и увидела, как отец заплакал, зажав рот рукой… Да, сейчас она его поняла бы, но тогда! – Откуда ты знаешь?! Что у меня кто-то был? – Я видела тебя с ней, случайно. В кафе на Горького. Сначала не поняла – ну мало ли! А потом увидела, как вы друг на друга смотрите! Ты ее руку прикрыл своей ладонью, а потом поцеловал. Это было… Это было так прекрасно! Папочка, бедный! Ты же любил ее, правда?! |