Книга Монстролог. Дневники смерти (сборник), страница 269 – Рик Янси

– Слишком красивое для такого ужаса. Долой посредственность! Кто такой Сэмюэль?

– Хочешь сказать, что ты его не знаешь?

– Ты же нас не представила.

– Он помощник доктора Уокера.

– Сэра Хайрама? Подумать только. Хотя, впрочем, вполне возможно. Подобное с подобным, так, кажется, говорят.

– По-моему, говорят как раз иначе.

Я отмахнулся. Жест был заимствован у монстролога, но презрение я в него вложил целиком мое собственное.

– Клише – орудие посредственности. Я же стремлюсь к оригинальности, мисс Бейтс.

– Я скажу тебе, когда у тебя получится.

Я засмеялся и ответил:

– Я пил шампанское. И не отказался бы от кое-чего еще. – Мы ехали мимо реки. Пахло морской солью и гниющей рыбой – запах, свойственный всем набережным. Холодный ветер играл ее волосами.

– Ты пристрастился к алкоголю? – спросила она. – И как ты скрываешь это от своего доктора?

– Сколько я знаю тебя, Лиллиан, столько ты зовешь его моим доктором. Пора бы уже перестать.

– Почему же?

– Потому что он не мой доктор.

– Так он не возражает, что ты пьешь?

– Это не его дело. Когда я вернусь в отель сегодня вечером, он спросит: «Где ты был, Уилл Генри?». Придав голосу необходимой суровости. А я отвечу: «Исходил всю землю вдоль и поперек, да еще прогулялся под нее и обратно». А может быть, и так: «Не твое дело, ты, старый мешок с трухой». В последнее время он стал таким ворчуном. Но я не хочу говорить о нем сейчас. Ты отрастила волосы. Тебе идет.

Что-то внутри меня освободилось. Возможно, виной тому был алкоголь, а возможно, и нечто иное, не столь определенное. Свет на ее лице продолжал соперничать с тенью, но в моей душе такой борьбы не было.

– А ты вырос, – сказала она, касаясь пальцами волос. – Немного. Я тебя даже не сразу узнала.

– А я тебя сразу, – сказал я. – Как только увидел. Хотя и понятия не имел, что ты снова в Штатах. Давно ты приехала? Почему вернулась? Я думал, ты еще на год останешься.

Она засмеялась.

– Ба, какой ты стал разговорчивый! Совсем не похоже на прежнего Уилла Генри. Что за бес в тебя вселился?

Конечно, она меня дразнила, но я уловил и слабые обертоны страха в ее голосе, легкое дрожание неуверенности, восхитительный трепет от встречи с неизвестным. В этом мы были с ней похожи: нас обоих притягивало отталкивающее, манило ужасающее.

– Древний зов, – сказал я со смехом. – Исключающий неповиновение!

Такси резко затормозило. Я заплатил шоферу, дав ему щедрые чаевые, чем выразил презрение к докторским замашкам скупердяя, и помог Лили выйти. На холоде все звуки стали отчетливее, и я ясно слышал шуршание ее накрахмаленной юбки и шелест кружев.

– Зачем ты привез меня сюда, Уильям? – спросила Лили, глядя на высящееся перед нами здание, с карнизов которого таращились горгульи.

– Хочу показать тебе кое-что.

Она бросила на меня тревожный взгляд. Я засмеялся.

– Не бойся, – сказал я. – Ничего похожего на наш последний визит в Монстрариум.

– Я тут ни при чем. Это тебе понадобилось доставать ту тварь.

– Насколько я помню, это ты просила меня определить ее пол, хотя сама отлично знала, что это гермафродит.

– А насколько я помню, ты решил, что лучше голыми руками взять монгольского червя смерти, чем сознаться в своем невежестве.

– Короче, я хочу сказать, что сегодня нам не угрожает ровным счетом ничего, кроме, конечно, Адольфа.

Мы вошли в дом. Взяв меня под руку, она спросила:

– Адольф? А он что, не уходит домой по вечерам?

– Иногда он засыпает прямо за своим столом.

Я распахнул дверь под вывеской «Вход только для членов Общества». Сразу за ней начиналась узкая полутемная лестница. Пахло затхлостью: плесенью с толикой гнили.

– Про него часто забывают, – шепнул я, делая шаг вперед; лестница была слишком узка для двоих. – А уборщики ниже второго этажа не спускаются – причем не из страха перед образцами; это их Адольф запугал.

– Меня он тоже запугал, – призналась она. – В прошлый раз он пригрозил проломить мне голову своей тростью.

– Да нет, Адольф нормальный. Просто слишком долго просидел наедине со своими монстрами. Прошу прощения. Мне не полагается их так называть. Это ненаучно. С «аберрантными биологическими видами».

Мы дошли до первой площадки. Вонь химикатов, едва маскирующая тошнотворно-сладкий аромат смерти, усилилась; эти два запаха вечно висели в Монстрариуме, как густой туман. Еще один пролет, и мы окажемся в паре шагов от кабинета старого валлийца.

– Ну, смотри, Уильям Джеймс Генри, если это розыгрыш… – шепнула она мне на ухо.

– Я не злопамятен, – отвечал я. – Это мне не свойственно.

– Интересно, что бы сказал на это доктор Джон Кернс.

Я повернулся к ней. Она отпрянула, пораженная гневным выражением моего лица.

– Я рассказал тебе об этом по секрету, – сказал я.

– И я его не выдала, – ответила она, выпятив вперед подбородок – жест, оставшийся у нее с детства.

– Секрет не в этом, ты же знаешь. Я убил Кернса не из мести.

– Знаю. – В полумраке ее глаза казались больше, чем обычно.

– Вот именно. Так мы можем идти дальше?

– Ты же сам остановился.

Я взял ее за руку и потянул за собой. Заглянул за угол, в кабинет куратора. Дверь оказалась нараспашку, горел свет. Адольф сидел за своим столом, откинувшись на спинку стула, запрокинув голову и приоткрыв рот. Лили за моей спиной прошептала:

– Шага дальше не сделаю, пока ты не скажешь мне…

Я обернулся.

– Хорошо! Я хотел, чтобы это был сюрприз, однако я ваш верный слуга, мисс Бейтс – и его тоже, – и вообще всеобщий верный слуга, как я уже неоднократно доказывал, в том числе убив Кернса. Особенно убив Кернса… Это нечто особенное, уникальное, единственное в своем роде, драгоценное – ну, по крайней мере, для монстролога, – самая большая гордость Уортропа на сегодняшний день. Он выставит его на специальной ассамблее ежегодного конгресса. А что он сделает с ним потом, один бог знает.

– Что же это? – она затаила дыхание. Порозовела. Привстала на цыпочки. Никогда она не была так прелестна.

Ей, как и мне, как и вам, было ведомо неодолимое желание, безнадежное отвращение-притяжение безликой, безыменной твари, что зовется Das Ungeheuer ^[162].

Которого мы так жаждем и которое отталкиваем от себя. Которое есть мы и одновременно не-мы. Которое было задолго до нас и будет еще долго после нас.