
Онлайн книга «Монстролог. Дневники смерти (сборник)»
Смысл этой импровизированной притчи не ускользнул от дамы. Она медленно кивнула, поставила чашку и встала с кресла. Хотя она не двинулась ни к одному из нас, монстролог и я отпрянули. Есть красота, которая ласкает, как луч весеннего солнца на щеке, а есть красота, которая ужасает, как вопль Озимандиаса [4], порождая отчаяние. – Я дура, – сказала она. – Ты никогда не изменишься. – Если ты надеялась на это, то да, ты совсем глупая. – Не только я. Мне жаль тебя, Пеллинор Уортроп. Ты это знаешь? Мне жаль тебя. Самый умный человек, которого я когда-либо встречала, но также самый тщеславный и мстительный. Ты всегда был немного влюблен в смерть. Удивительно. Я думала, ты ухватишься за возможность еще раз встретиться с ней лицом к лицу. Ведь это единственное, ради чего ты избрал свою омерзительную профессию. Она повернулась и быстро вышла из комнаты, прижав ладонь к губам, словно останавливая другие готовые слететь с них слова. Я взглянул на доктора, но он отвернулся; его лицо было наполовину в тени, наполовину на свету. Я поспешил за Мюриэл Чанлер и помог ей надеть накидку. Когда я открыл входную дверь, от порыва ветра по полу вестибюля заскакали капли дождя. На углу, сквозь серую пелену дождя, я увидел блестящую от воды черную двуколку, скрючившегося на своем насесте возницу, переливающуюся на свету головную упряжь большой ломовой лошади. – Было приятно познакомиться с тобой, Уилл, – сказала миссис Чанлер перед тем, как выйти. Она коротко коснулась ладонью моего плеча. – Я буду молиться за тебя. В гостиной доктор не шевелился; не пошевелился он и когда я вернулся. Я минуту простоял в ужасной тишине, не зная, что сказать. – Да? – тихо сказал он. – Миссис Чанлер уехала, сэр. Он не ответил. Он не двигался. Я взял поднос, ушел на кухню, вымыл фарфор и поставил в сушку. Когда я вернулся, доктор все еще ни на дюйм не сдвинулся с места. Я и прежде наблюдал это десятки раз: молчаливость Уортропа возрастала в прямой пропорции к глубине его переживаний. Чем сильнее были его чувства, тем меньше он раскрывался. Его лицо было безмятежным – и пустым – как маска смерти. – Да? Что теперь, Уилл Генри? – Не хотите ли пообедать, сэр? Он ничего не ответил. Он оставался на своем месте, а я – на своем. – Что ты сейчас делаешь? – спросил он. – Ничего, сэр. – Извини меня, но ведь ты мог бы делать это практически в любом месте? – Да, сэр. Я… Я буду это делать, сэр. – Что? Что ты будешь делать? – Ничего… Я буду ничего не делать в каком-то другом месте. Часть третья. «Это терпеливый охотник»
Крик раздался вскоре после четырех следующим утром, и я, разумеется, откликнулся. Я нашел доктора в его комнате, безудержно трясущимся под одеялами, словно в лихорадке. Его лицо было белым, как у трупа. Пот блестел у него на лбу и искрился на верхней губе. – Уилл Генри, – прохрипел он. – Почему ты не в постели? – Вы звали меня, сэр. – Звал? Не помню. Сколько времени? – Начало пятого, сэр. – Начало пятого – утра? – Да, сэр. – А кажется, что гораздо раньше. Ты уверен? Я сказал, что уверен, и опустился в кресло рядом с его кроватью. Какое-то время мы провели в молчании, он – трясясь, я – зевая. – Боюсь, я простудился, – сказал он. – Не позвать ли доктора, сэр? – Или это из-за утки. Насколько старая была эта утка, Уилл Генри? Возможно, она была порченая. – Я так не думаю, сэр. Я тоже ее ел, и я не заболел. – Но ты дитя. У детей более крепкие желудки. Это известный факт, Уилл Генри. – Я думал, что утка была очень хорошая, сэр. – Да уж. Ты так обжирался, что можно было подумать, что ты целую неделю ничего не ел. Я много раз тебе говорил, Уилл Генри: или человек контролирует свой аппетит, или аппетит контролирует его. Ты ведь знаешь, что Данте посвятил неконтролируемым желаниям больше одного круга ада. За свои плотские злоупотребления тебя бы поместили в третий круг, где ты лежал бы в полной тьме, а сверху с небес на тебя сыпалось бы дерьмо. Я кивнул. – Да, сэр. – «Да, сэр»… Тебе нравится такая перспектива, Уилл Генри? С дерьмом, которое льется на тебя целую вечность? – Нет, сэр. – Но ты не это сказал. Ты сказал «да, сэр», будто соглашаясь с такой перспективой. – Я соглашался с вами, доктор Уортроп, а не с идеей дерьма. – «С идеей дерьма»… Уилл Генри, я начинаю думать, что ты слишком послушен. Это в твою пользу – и, конечно, в мою пользу. Лесть помещает тебя в восьмой круг, где ты барахтаешься в реке собственных экскрементов. – Выходит, я почти безнадежен, сэр. Он хрюкнул. – Да, почти. Я подавил зевок. – Я не даю тебе спать, Уилл Генри? – Да, сэр. Нет, сэр. Извините, сэр. – За что? – За… Я не помню. – Ты извиняешься за что-то, о чем забыл? – Нет, сэр. Я забыл, за что извиняюсь. – У меня от тебя болит голова, Уилл Генри. Беседовать с тобой – это все равно что пробираться через лабиринт Минотавра. – Да, сэр. – «Да, сэр! Да, сэр!» – передразнил он меня, подняв голос на целую октаву. – Если бы я тебе сказал, что на каминной доске эльфы танцуют джигу, ты бы ответил: «Да, сэр! Да, сэр!» Если бы в доме случился пожар и я велел тебе залить пламя керосином, ты бы крикнул: «Да, сэр! Да, сэр!» и устроил нам второе пришествие! Есть ли у тебя мозги, Уильям Джеймс Генри? Ты ведь родился, имея это обязательное приложение? У меня чуть не вырвались слова «Да, сэр!», но я успел прикусить язык. Впрочем, он не обратил на это внимания. Монстролога понесло. – Неужели все мои усилия пропали даром? – закричал он в потолок, ударяя кулаком по подушке. – Принесенные в жертву время и уединение, терпеливые наставления, особое внимание, которое я тебе уделял в память об услугах, оказанных мне твоим отцом, – все было напрасно? Ты провел у меня уже почти два года, а отвечаешь как послушное эхо, которое я мог бы услышать от последнего конюха. Поэтому я снова спрашиваю: у тебя есть мозги? – Д-да, сэр, – с запинкой выговорил я. – О, боже мой, ты опять это сказал! – взревел он. – Конечно, есть! – закричал я в ответ. Мое терпение наконец истощилось. Не в первый раз я бежал на отчаянный крик: «Уилл Генриииии!» к постели эгоцентричного лунатика, который, как казалось, едва выносил само мое существование. Чего он от меня хотел? Не был ли я для него просто мальчиком для битья, собачонкой, чтобы пнуть, когда его переполняли разочарование и детские страхи? Он был во власти темных демонов, я бы не стал этого отрицать, но то были не мои демоны. |