Книга Башня у моря, страница 167 – Сьюзан Ховач

Наконец сталь подалась. Он издал крик боли, и пистолет выпал.

Я отпихнул Макгоуана и вытащил свой пистолет.

– Еще слово – и получишь пулю в лоб, – предупредил я.

Он молчал, все еще тяжело дыша, его глаза горели ненавистью.

Я поднял его пистолет, засунул себе за пояс:

– Вставай.

– Идиот, – поцедил он. – Ты у меня будешь сидеть за решеткой еще до захода солнца.

– Сначала я увижу, как ты отправишься в ад. – По моему голосу он сразу понял: я могу пристрелить его на месте. – Иди к столу.

– Зачем? – спросил он, пытаясь выиграть время и сообразить, как дать мне отпор.

– У тебя есть слуга?

– У меня?.. Какое это имеет отношение к чему бы то ни было?

– Я спрашиваю, есть у тебя слуга?

– Ну, вообще-то, теперь есть, да. Но какое…

– Тогда сядь за этот стол, иначе, клянусь Господом, я прищемлю тебя в таком месте, куда не заглядывает даже твой слуга.

Он узнал слова, которыми когда-то угрожал Саре. Лицо его будто окаменело.

– Ну, ты сядешь или…

Макгоуан сел.

– Так-то лучше, – похвалил я, опираясь на каминную полку. – Ты сейчас будешь писать письмо. Возьми лист бумаги и перо.

После секундного раздумья он подчинился.

– Досточтимому Томасу де Салису и досточтимому Дэвиду де Салису, – диктовал я. – Сент-Джеймс-сквер, Лондон. Джентльмены… – Я замолчал, чтобы дать ему время написать. Его перо царапало толстую бумагу. – Этим письмом я заявляю о своей отставке с поста управляющего в поместье Кашельмара лорда де Салиса.

Он рассмеялся, но я оборвал его смех:

– Пиши!

Перо снова принялось выписывать каракули, но он улыбался.

– Лорд де Салис слишком болен, и я не могу подать прошение об отставке ему лично, поэтому у меня не остается иного выбора – только обратиться к вам, его братьям. Я уже некоторое время подумывал о том, чтобы оставить Кашельмару, поскольку милорд более не оценивает мои услуги так высоко, как прежде, а теперь его пьянство достигло такой степени, что мне остается только покинуть усадьбу как можно скорее. Христом вас прошу приехать и спасти его от себя самого. Я покину Кашельмару в два часа сегодня и вместе с отцом поеду в Шотландию, где ко мне присоединится и моя жена, как только уладит все вопросы с Клонах-кортом. Остаюсь, джентльмены, вашим скромным и покорным слугой…

Он снова разразился смехом.

– Ты же не думаешь, что я и в самом деле уеду? – спросил он, продолжая небрежно царапать пером.

– Подпиши письмо. Вот так. Теперь дай его мне и напиши адрес на конверте.

– Конвертов нет.

Я зашел ему за спину:

– Найди.

Ему не нравилось чувствовать мое дыхание на своей шее. Он поспешил вытащить конверт из ближайшего ящика, снова взял перо. Я тем временем просматривал послание – все ли он написал правильно.

– Хорошо, – сказал я, когда он написал адрес на конверте. – Положи письмо внутрь и запечатай конверт.

– И что, по-твоему, ты делаешь? – насмешливо спросил он, разогревая воск. – Я не вижу смысла в этой шараде. Ты не можешь заставить меня покинуть Кашельмару!

– Хочешь поспорить?

Воск капнул ему на пальцы, но он не заметил, его губы плотно сомкнулись.

Наконец он, захлебываясь, проговорил:

– Ты не посмеешь ко мне и пальцем прикоснуться.

– Я посмею что угодно. Могу убить тебя сейчас, если надумаю, а тело закопаю где-нибудь. Никто ничего не узнает, а твое письмо об отставке объяснит твое исчезновение.

Теперь он испугался по-настоящему. Неловко запечатал конверт дрожащими пальцами.

– Значит, ты собираешься меня убить?

– Только в том случае, если ты не будешь делать то, что я тебе говорю. Ты должен покинуть этот дом в два часа дня сегодня и отправиться в дом отца. Ты можешь взять лошадь, а пожитки погрузить на осла. Или распорядиться, чтобы тебе выслали их позднее, – на твое усмотрение. Но ты должен уехать один. Без слуги, без де Салиса, без… твоя жена здесь?

– Нет, она в Клонах-корте. Но почему один?

– Ты будешь не один, когда доберешься до дома отца. Вы с ним должны покинуть долину вместе, как ты и написал в письме. И больше никогда здесь не появляться. Если появишься…

– Ты меня убьешь, – закончил он, с трудом произнося слова. – Я хочу обещания безопасного проезда до отцовского дома, хочу…

– Мне до твоих желаний как до лошадиной подковы. Ты можешь ехать куда угодно и делать что угодно, когда доберешься туда. А если лорд де Салис захочет присоединиться к тебе позднее, то я первый пожелаю ему счастливого пути. Но этот дом ты покинешь сегодня в два часа, а если не сделаешь этого, я пришлю за тобой мою родню и тогда за последствия не отвечаю. Ясно? Отлично. Дай мне письмо и вставай.

– Куда мы идем?

– Прогуляться немного, – сообщил я, смягчая голос и улыбаясь ему, – и поговорить о былых временах. Где лорд де Салис?

– В постели. Ему нездоровится сегодня утром.

– А дети?

– В детской, с гувернанткой, я думаю.

– Прекрасно. Идем. Но помни: если увидишь кого-нибудь – никаких объяснений. Объяснения буду давать я.

Мы вышли в пустой холл.

– Открой парадную дверь.

На дорожке на крепком ветру Макгоуана пробрала дрожь.

– Куда мы идем? – снова спросил он.

– В часовню.

– В часовню? Да зачем, бога ради?

– Это такое милое, уединенное местечко, подходящее, как мне кажется, для дружеского, спокойного, приватного разговора.

Когда он повернул ко мне голову, я увидел пот у него на лбу.

– Слушай, Драммонд, я сделаю то, что ты хочешь. Я уеду в два часа. И не вернусь. Поеду в Шотландию, а Патрик сможет приехать и жить там со мной. У меня нет желания здесь оставаться. У меня есть только одно желание – быть с ним. Я…

– Помолчи. – Он вызывал отвращение. Я представил, как Макгоуан и де Салис ласкают друг друга, и почувствовал, что желудок у меня готов вывернуться наизнанку. – Иди.

Обогнув дом, мы вошли в сад. Я в жизни не видел ничего подобного. Одному Богу известно, сколько это все стоило. Огромные вспучившиеся цветы загнивали на плодородной земле, а ведь она могла бы прокормить сотню голодающих семей, а среди тошнотворного буйства цвета были участки пышной, сочной травы, на которых никогда не пасся скот. Я подумал об истории моей страны, о богатых завоевателях, у которых было столько всего, что они могли позволить себе пустить часть коту под хвост; о несчастной, угнетенной Ирландии, выкинутой на холод за высокие стены; и этот сад был для меня непотребством, таким же непотребством, как человек, который спешил впереди вверх по склону мимо деревьев в часовню.